Наши с ним пути пересекаются не так часто, как хотелось бы. Сказывается много обстоятельств — и разница в возрасте, и разделяющее нас расстояние, и круг интересов каждого, но что важнее всего — разница в иерархическом положении. Я — обычный кабинетный ученый, каких много, он же — человек из когорты тех, кто создавал и продолжает создавать славу нашей культуры, славу кавказского края и всей страны. В ней бессменно стоят наши великие корифеи Алим Кешоков, Кайсын Кулиев, Расул Гамзатов, Давид Кугультинов. Они стали легендарными не просто потому, что пришли в литературу раньше и заняли некие пустующие вакантные места. Каждый из них отмечен печатью Создателя, каждый, несмотря на трудности, пронес через свою жизнь верность призванию. Каждый своим мужеством, мудростью и талантом заслужил в поезде бессмертья билет до конечной станции. Об этом нам легко говорить, но очень нелегко было им в самых различных обстоятельствах прокладывать свой путь, отстаивать свою позицию, сохранять верность своему призванию.

Когда мы говорим о таких людях, как Алим, Кайсын, Нафи, мы чаще всего вспоминаем о том, что им свыше был дарован удивительный талант. Но кто из нас не видел увядшие таланты, кто не видел гениев, которые не состоялись, стушевались, угасли, сломались, хотя и обещали необыкновенный взлет.

Без выраженного дарования ни в литературе, ни в каком другом искусстве ничего стоящего невозможно сделать. Но не всякий, кого Создатель отметил перстом, выполняет возложенную на него нелегкую миссию, ибо для этого мало одного таланта, а надо еще иметь и мужество, и упорство, и любовь к делу. Так вот, Нафи Григорьевич, счастливо одаренный свыше, относится к тем немногим, кто каждодневным трудом сумел сохранить в душе Божью искру; и не только сохранить, но и извлечь из нее жар большой культуры. Я видел его на высоких форумах, встречался в приватной беседе и застолье, издали смотрел, как он порою попадал в президиумы. Но я нигде и никогда не видел его скучающим без дела. Тем более, не видел его умиротворенным и самодовольным. Он постоянно чем-то занят. Нет, он ничего не мастерит и даже не так часто хватается за карандаш и блокнот, делом заняты не руки, а голова. Он всегда что-то обдумывает, ищет, сопоставляет, обобщает. И так — всю сознательную жизнь. Поэтому ему не нужно бывает непременно оказаться в центре внимания, не нужно возглавлять шумные мероприятия, не очень нужно даже по моде одеваться. Для него куда важнее не утратить нить нужных мыслей, которая потом выведет к созданию то ли статьи, то ли романа, то ли эссе или же фундаментального монографического исследования.

Более чем за полвека активной жизни им созданы и сборники стихов, и огромное количество статей и докладов, и толстые романы, и немалое число не менее толстых монографий. Глядя на все это, воистину уверуешь в справедливость известного определения таланта — пять процентов таланта и девяносто пять процентов труда. Но если человек создал несколько сотен замечательных произведений и научных трудов, то как огромны эти пять процентов и какой титанический труд стоит за остальными девяносто пятью!

Воистину, человек сам, своим трудом и талантом, воздвиг себе пьедестал, в основании которого лежат статьи и эссе, романы и монографии, доклады и рецензии. И несмотря на такое разнообразие компонентов, этот пьедестал надежен, высок и прекрасен. Но самое главное его достоинство состоит в том, что ему для полной художественной завершенности совсем не нужна бронзовая статуя автора. Я и представить себе не могу чуть сутуловатую раздумчивую фигуру Нафи Григорьевича, выставленную на обозрение. Нет уж, пусть лучше он ходит по грешной земле — уединяясь, что-то обдумывая, взвешивая, принимая или отвергая, но живя! Пусть продолжает свою подвижническую работу во имя родного народа, его культуры и литературы, которую он беззаветно любит.

Кстати, любовь к своему делу — еще одно важнейшее условие, и те, кто хорошо знает Нафи Джусойты, я думаю, могли бы привести массу примеров его искренней преданности своему делу. Мне же вспоминается один эпизод, быть может, не самый яркий, но запавший в память.

В конце семидесятых или начале восьмидесятых я как-то спросил его, сколько у него в секторе сотрудников. Точную цифру не помню, но, кажется, он ответил, что работает в отделе шестеро, но есть еще две вакансии. Я что-то сказал относительно дефицита кадров, на что он заметил, мол, это — как посмотреть:

— В нашем городе, — отвечал он, — около десятка непристроенных кандидатов наук, числящихся по специальности «литература».

— Ну вот, и выбрали бы из них, — простодушно заметил я.

— Взять человека нетрудно. Но будь он хоть доктор наук, — если не умеет профессионально работать, только станет обузой, а пользы обществу от него никакой. Ну а появись другой, более перспективный исследователь, ему уже и места не будет. Лучше уж никого не принимать, чем взять плохого.

Я себе представил, какие силы могли задействовать иные из тех десяти бездарей, которые, не имея никакого дарования, сумели-таки заполучить заветные кандидатские дипломы. Как правило, такие люди оказываются на редкость предприимчивыми, куда более пробивными, чем люди подлинной науки. Вернее, настоящего дела они делать не могут, но зато что-то выбивать и пробивать — на это у них особый талант. Так вот, этот деликатный, от природы интеллигентный и на вид беззащитный человек сумел отстоять чистоту своего окружения, что требовало от него не одной только любви к своему делу, но преданности ему и железной воли. Люди с большим житейским опытом хорошо знают, как трудно бывает противостоять воинствующему невежеству, знают, сколько сил отбирает это противостояние. Чтобы выдержать такой напор, мало иметь много сил; требуются еще терпение, мужество и высокая порядочность. Требуется, чтобы дело, которым занимается человек, было для него святым. Как для Нафи его дело.

Таким же святым понятием для Нафи Григорьевича является дружба. Многие помнят, как в день первой годовщины со дня смерти Кайсына Кулиева он, никого не предупредив, приехал в Чегем, купил барана и принес его в жертву памяти незабвенного друга. Он не говорил громких речей, не делал театральных жестов, а просто без суеты и рисовки выполнил то, что считал обязанностью перед другом. Думаю, достоин почести тот, кто способен такое сделать, счастливы и те, у кого есть такие друзья.

Когда я вижу его, меня охватывает такое чувство, будто он явился из наших старинных преданий. Есть в них тип настоящего героя — неприметного с виду, даже невзрачного, скромного и молчаливого, но в стороне от глаз окружающих совершающего героические подвиги. Нафи Григорьевич тих и скромен, мягок и деликатен, совсем не похож ни на богатыря, ни на мэтра. Но если посмотреть все, что он успел совершить, — это настоящий подвиг, такой же, как подвиги, совершаемые отважными наездниками из старинных преданий. Видимо, именно такие, как он, и становятся прообразами легендарных наездников, о которых издревле сочиняют поэты на Кавказе свои вдохновенные песни и торжественно повествуют сказители. Их никогда не бывает очень много, но они были во все времена, они есть, как видим, и в наше время. Счастлив народ, в котором такие люди не переводятся, и счастливы люди, которые имеют возможность хоть изредка видеть их.

Пусть многие годы пустует прекрасный постамент, поражая людей своим совершенством и пусть долгие годы ходит в здравии по грешной земле его хозяин.

Адам ГУТОВ

 

Наверх