«Сарматы использовали две породы – ферганскую, соответствовавшую задачам тяжелой кавалерии, и малорослую, резвую, с трудом поддающуюся одомашниванию лошадь, которую использовали для вольтижировки лучников, охоты и путешествий. Alanus ueredus – конь, на котором император Адриан любил поохотиться на кабана, скача по холмам и болотам Тускии, – вероятно, относится к этой второй породе… Ферганская порода как нельзя более поддавалась дрессировке, слушалась команды, подаваемой голосом или музыкальными инструментами, например барабаном. Лошадь горячая, но в то же время не слишком впечатлительная и раздражительная. В общем, «интеллигентная» лошадь».

Франко Кардини, «Истоки средневекового рыцарства».

Ренат Кабулов, генеральный директор ООО «Сидуг», занимается разведением лошадей на собственной ферме – это не очень прибыльное предприятие по сегодняшним меркам, лошади требуют ухода и вложений. Как говорится, ценителей много, но редко можно встретить желающих посвятить себя этому труду и разбираться в нем на уровне искусства. Больше любителей изучать историю сарматской конницы в составе римской армии или тактики боя и выдающихся побед алан, которые были бы невозможны без конного войска.

Ренат человек современный, но в то же время его отличает прочная привязанность к корням и соотнесение своей жизни с требованиями æгъдау, по которым осетины жили тысячи лет. Жизнь сложилась нелегкая, но даже самые большие испытания Ренат принимает в рамках этики отношения осетина к судьбе: утраты – с мужеством, удачу и семейное благополучие – с благодарностью.

– Ренат, можно ли сказать, что Ваша ферма имеет перспективы перерасти в настоящий конезавод в Южной Осетии?

– До статуса конезавода нам еще очень далеко. Заводчик должен вести селекционную работу, разводить определенные породы чистокровных лошадей. У меня имеются только лошади, смешанные с местными породами, среди них одна породистая лошадь, хотя и она в определенной степени смесь. На ферме сейчас около 15 взрослых лошадей, есть и жеребята. Конкретно с лошадьми работаю уже около трех лет. Ферма находится на перекрестке между Зонкаром и Джером. Но изначально у меня был проект создания поселка городского типа. Мы планировали построить несколько ферм – молочную, мясную, свиноферму и другие. Вокруг должны были возвести дома и создать целый поселок с инфраструктурой.

– Что помешало воплотить Ваш проект?

– Это был крупный проект, но финансирование прекратилось буквально на начальном этапе. Замысел был такой: построить дома под ключ, заключить договоры с семьями о том, что они получают работу с зарплатой, переселяются на ферму, живут в доме, как на рабочей квартире на первое время, платят только за коммунальные расходы. После того, как они проработают в системе 10-15 лет, дом полностью переходит в их собственность. Идея в том, что там, где человек с семьей проживет 15 лет, он захочет остаться и дальше, и таким образом, на карте появится новое жизнеспособное село, жители закрепятся там.

– Это очень серьезный государственный проект.

– Государственный, но я брал ответственность на себя. Помогали, конечно, друзья и родственники. Правительство тоже обещало помочь, и сейчас обещает. В 2010 году я получил первый транш кредита на этот проект – 4 млн. рублей и еще 3 млн. в следующем. В Министерстве экономики даже создали для реализации этого проекта координационный совет. Проблема была в том, чтобы руководство поверило в этот проект – как может молодой парень переселиться жить из города в село. Перспективные планы такого масштаба редкость даже для богатых стран. Речь шла о том, чтобы построить 20 домов, из которых один – детский сад, и около шести различных ферм. Кто-то из самих жителей работал бы водителем микроавтобуса, на котором детей отвозили бы в Дменисскую школу и обратно. Или даже в городскую школу, потому что оттуда до города всего 12,5 километров…

– Чем должны заниматься фермеры?

– На фермах, естественно, должны разводить домашний скот, поэтому была бы работа для доярок, пастуха, тракториста, то есть если хотя бы один человек из семьи работает в системе, он обеспечивает семью. Проект предусматривал мясное производство, коптильню для колбасных изделий, цех для производства молочных продуктов… Ферма изначально была рассчитана на 100 голов крупного рогатого скота, и это, честно говоря, не много, такое количество раньше можно было встретить и в одной семье. Поэтому я собирался впоследствии расширить объем до 500 голов. Но после 2011 года финансирование прекратилось, тем не менее, я смог выполнить довольно много работ: провел к ферме дорогу, линию электроснабжения, приобрел трансформатор, которого должно хватить на все будущее село, построил ферму 60х12 метров, пруд для рыбы… Рядом с фермой есть еще площадка для более крупной фермы.

– Сейчас ферма пустует?

– Поскольку с проектом уже не получалось, я занялся лошадьми, потому что знаю эту работу, у меня всегда было две-четыре лошади дома. Сейчас на ферме находятся мои лошади, благодаря которым эта местность стала популярна и, может быть, проект поселка еще получит развитие.

– ООО «Сидуг», зарегистрированный в Южной Осетии, все еще существует, значит, есть надежда продолжить работу над проектом поселка. Кстати, почему «Сидуг»?

– Мы родом из Гудиса, хотел так и назвать, но фирма с таким названием уже есть, поэтому читайте обратно J. А если удастся построить поселок, о котором я мечтаю, он будет называться Кабул.

– Столица Афганистана когда-то тоже была небольшим поселком…

– Место здесь действительно очень хорошее, земля плодородная. Что я могу сказать – лошадям нравится. Но с лошадьми другая задумка – можно выезжать на свадьбы в осетинской национальной одежде. Мы уже участвовали в таких выездах на свадьбах, я сам и еще двое молодых ребят. Сейчас молодым нравится заехать ко мне на ферму, устроить фотосессию, особенно, если невеста в национальном свадебном наряде, это бывает очень красиво. Еще одна идея – открыть школу верховой езды. Конный туризм у меня уже практикуется, правда в прошлом году все немного затормозилось из-за коронавируса. Инфраструктура тоже еще не выстроена, как положено, но маршруты уже есть – к Зонкару, в Джер, другие места. Вожу пока сам, потому что зарплата для инструктора – ощутимый расход. Друзья помогают на ферме, условий для постоянного проживания там пока нет даже для меня самого, это было бы наглостью – построить дом для себя на кредитные деньги и поживать там.

– Если проект с поселком Кабул не получит финансирования и не будет продолжен, придется ограничить такой интересный ресурс, как единственная конеферма в Южной Осетии, конным туризмом, хотя и это очень перспективно. Расскажите о перспективах.

– То, что я пытаюсь создать посредством конефермы, включает и спорт, и туризм, и культуру. Как минимум, на свадьбах уже практически утвердился обычай забирать невесту из дома в сопровождении эскорта из трех всадников в осетинской национальной одежде. Это возрождает красивую традицию. Мои лошади принимали участие и в праздновании 10-летия признания независимости Республики Южная Осетия, которое проходило на Республиканском стадионе. Там было шесть моих лошадей и восемь из конного театра «Нарты». Через месяц после праздника я поехал к ним во Владикавказ и купил одну из их породистых лошадей. Пришлось продать для этого машину. Сейчас этот прекрасный жеребец у меня на ферме и у него есть годовалый жеребенок.

– Это уже первый элемент конезавода. Как зовут Вашего лучшего коня?

– У него есть паспорт, который положено иметь породистой лошади, и там записано его имя – Бирæгъ, он породы «фриз», но мать была кабардинка. Конь получился черным, как мать, и высоким как отец. Как мне рассказали, в нем течет кровь того черного жеребца, который снимался в роли коня Македонского в фильме «Александр», поэтому его сыну я дал имя Буцефал.

Для того чтобы считаться конезаводом, там должны быть чистокровные породистые лошади, но кобылиц той же породы у меня нет, поэтому дети Бирæгъа являются помесью. Я, конечно, планирую привезти сюда несколько чистокровных породистых лошадей, чтобы они дали потомство. Не имеет значения, какой породы, но хотелось бы все же ахалтекинской. Туркмения считается родиной ахалтекинца, но я думаю, что эту породу развивали аланы. Дело не в росте – есть много пород высоких лошадей – и кабардинские, и орловские, и черкесские. Но только ахалтекинцы держат голову, не опуская, когда скачут. В битвах при столкновениях лоб в лоб погибало много лошадей, после чего у всадника оставалось не много шансов выжить. Аланы десятилетиями и веками приучали лошадей не опускать голову, это осталось на генетическом уровне в признаках породы, чтобы во время битвы удар при столкновении пришелся не на голову, а в грудь. Кольчуги изготавливались не только для воинов, но и для их коней – на лоб и на грудь. После XIV века уже не было аланской государственности, но за много веков аланские лошади не поменяли породу.

– Как Вы сотрудничали с конным театром «Нарты»?

– Для участия в празднике они привезли своих лошадей, и мы тоже. По сценарию одни изображали монголов, другие – алан. Поскольку наши кони были ниже ростом, мы оказались монголами, а ребята из конного театра – аланами. Постановка была о первой битве алан с монголами, которую аланы выиграли, а уцелевшие монголы бежали, но спустя время вернулись уже с новой армией и новыми силами… По сегодняшний день сохранилось трепетное отношение осетина к коню, он был верным другом, близким существом. Мальчику в определенном возрасте обычно дарили маленького жеребенка, чтобы он сам вырастил его и воспитал, приучил к послушанию. Когда в фильмах показывают, как конь бежит к хозяину на его свист, это не выдумки, это так и есть. Приученная лошадь умней и верней собаки.

– Как появилась идея устраивать конные скачки?

– Мой отец, Казбек (Павлик) Кабулов, с 1989 года был в рядах защитников Отечества. Он организовал штаб в Еврейском квартале, прямо в здании бывшего Облпотребсоюза, собрал ребят этого района с тем небольшим количеством оружия, которое у них имелось, и они выставили посты. А после того, как грузин выдавили из города в 1991 году, отец ушел в село и сформировал там отряд обороны. Собрал всех ребят, которые могли воевать, и всех лошадей Джерского ущелья, сформировал смены. Вооружились тем, у кого что было, а дальше добывали оружие разными способами. Штаб находился в селе Гвриа, в здании сельсовета, рядом с которым был чей-то большой хлев, лошадей поставили туда. В те дни из села Джер к отцу пришел старик, привел коня и говорит: «Я уже стар воевать, возьми коня, кончится война, будем живы – вернешь, если захочешь». Именно этого коня потом убили грузины под отцом и так его схватили. Подробностей никто не знает, я сам много думал об этом, собирал по крупицам информацию о том злополучном дне. Рассказывают, что отец вместе с другом пробирались на лошадях через лес близ грузинского села Ванат. Это было после перестрелки, в которой он был ранен, из-за чего и собирался проскочить по этой тропе, думал прорваться с боем. Проскакали через Ванат, отец даже кинул гранаты в грузинский штаб, который находился в здании школы, и помчали своих коней дальше в сторону Ортеу, на осетинскую территорию. Только добравшись до безопасной местности, он обнаружил, что за ним скачет лошадь без всадника. Отец вернулся за ним, но к тому времени грузины уже выскочили из здания школы, поднялись вдоль реки и открыли по нему огонь с другого берега. Ранили его лошадь, он упал вместе с ней, придавив ногу. Когда его схватили и связали, он был без сознания. А дальше уже по-разному рассказывают о его смерти, кто-то слышал, что сожгли его заживо, но точной информации нет.

– Все же бывали свидетели из грузин, которые рассказывали о пытках и убийствах…

– Именно по этому делу нет подробных свидетельств, как будто опасались какого-то проклятия. Это произошло в тот же день, когда произошла Ередская трагедия, 18 марта 1991 года. Среди убитых двенадцати осетин были и два брата Гагиевы – отец и дядя моей жены. В течение марта именно в этом ущелье пропали без вести 28 человек, из которых нашли только останки жертв Ередской массовой казни. Моя мама, Лидия Кудзиева, председатель общественной организации «Память и надежда», которая занимается поисками без вести пропавших, с первого дня не прекращала поиски мужа, но не нашла никаких следов. В этом году уже 30 лет, как он считается без вести пропавшим.

– Подвиги Павлика Кабулова заслуживают высшей награды, хоть и посмертно.

– Тогда еще не было ордена «Уацамонгæ», но Президент Людвиг Чибиров наградил отца посмертно медалью «Защитник Отечества», вручил мне награду отца. Я считаю, что еще остались защитники, чьи подвиги, безусловно, заслуживают «Уацамонгæ», как Алан Санакоев (Парчи), например, пусть даже посмертно. Об этом писала и ваша газета. Что же касается отца, то фактически после Исса Плиева единственный конный отряд у осетин был у него. В отряде было до 30 всадников, в тех условиях это было целое войско, кавалерия.

– По этой истории можно снять фильм. Но Вы посвятили памяти отца конные скачки, как это было принято у осетин.

– Мы собирались устроить скачки в память отца вместе с моим младшим братом, Юрой. Но он трагически погиб в 2010 году. У отца не было могилы на кладбище, но когда я похоронил брата, мы выделили место и для отца, впервые сказали ему «рухс». Он не заслужил, чтобы его не поминали. Я решил провести дугъ в память их обоих к 40-му дню брата.

– А лошади уже были в то время?

– У меня были свои. Я ведь брату своему посвятил коня, по всем правилам, как это делали наши предки. В тот год мы с братом были на дзуары бон в Гудисе, я поднялся на чьей-то лошади до самого верха по крутому подъему. Брату понравилась эта лошадь, он удивился, как она донесла меня, я ведь тяжелый. А еще мой брат увлекался историей, читал об аланах, находил интересные материалы. В день его похорон я увидел на его столе кипу текстов об аланах, распечатанных на принтере, раскрыл на середине и увидел заголовок: «Посвящение коня покойному». Наверное, это были знаки, и я их услышал.

– Ваш брат воевал?

– Да. 9 августа 2008 года мы встретились с ним прямо здесь, в здании Дома печати, я служил в охране Знаура Николаевича Гассиева, здесь же внизу он провел первое совещание после войны в ночь с 9 на 10 августа. Брат прибежал проведать меня и ушел обратно на свой пост, он служил в разведке. Так что да, он был воином. Наши предки посвящали погибшему мужчине его коня и оружие, возносили молитву и вкладывали уздечку в руку покойного. Затем его соратники собирались и проводили скачки в честь погибшего. После чего коня отпускали – на посвященном коне нельзя было работать в поле. К 40-му дню я купил того самого коня, подковы, седло и уздечки для него, повесил на него оружие брата, и мы поднялись на кладбище со старшими нашей фамилии и фамилии моей мамы. Как нам подсказывало сердце, так и провели обряд, видимо это все же в крови, мы не ошиблись ни в чем. Затем отвели коня на то место в Ванат, где был схвачен мой отец, и первые скачки провели оттуда до Сау дзуар по дороге к Джеры дзуар.

– Примерно два километра?

– Да. Это было символически, для начала. Каждый год в октябре скачки проводились все глубже в ущелье – от Сау дзуар до Ортеу, затем оттуда до Гвриа, и так дальше. Получалось от дзуара к дзуару, и под конец мы должны были добраться к Джеры дзуар, но в тот год рано выпал снег, и было небезопасно для зрителей, которые обычно приезжали на своем транспорте, около 100 человек… Я не проводил скачки уже три года, но считаю, что когда нет возможности, не стоит проводить их формально.

– Как проходит организационная работа? Участники приходят со своими лошадьми?

– Я знаю владельцев лошадей, потенциальных участников, сообщаю им о скачках заранее, даю объявление, готовлю призы победителям. Комитет по молодежной политике со своей стороны тоже награждает победителей, грамоты вручают и т.д. Скачки проводились уже семь раз. В 2017 году был карантин из-за африканской чумы свиней, пришлось отменить мероприятие… В последние годы я учредил переходящий приз, потому что в наших условиях главное – участие в этом мероприятии, которое имеет больше воспитательное значение, а не спортивное и, тем более, материальное. Сейчас приз уже три года находится в Дзагина, они выиграли последние скачки, а дважды выигрывали лошади Алана Парастаева, который также занимается организацией конного туризма.

– Что думаете о перспективах всего Вашего предприятия?

– Проект с поселком мне самому без государственной поддержки не потянуть. Но я думаю и о других направлениях. Если когда-то моя ферма перейдет в конезавод, это будет отлично, но сейчас, как минимум, должна получиться успешная ферма, при которой есть много возможностей: школа верховой езды, конный туризм, использование конного выхода на праздничных мероприятиях… Много желающих заниматься верховой ездой, как мальчиков, так и девочек, их родители постоянно спрашивают, когда же откроется школа. Тренировать я могу и сам на начальном этапе, но пока нет соответствующей инфраструктуры. Там нужен манеж, специальный огороженный двор, места для зрителей и родителей, пока будут заниматься их дети, возможность купить прохладительные напитки, чашку кофе. Детям в этой школе можно будет прививать этику поведения. Скажем, у осетин не принято было сесть на коня у своего дома и отправиться в дорогу, проскакав через все село. Коня следовало вывести под уздцы из села на окраину и там сесть, так же и в обратном направлении. Это уважение к односельчанам. И еще одна идея, которую мы продумываем совместно с уполномоченным по правам ребенка Татьяной Цховребовой – это иппотерапия, метод реабилитации детей с ДЦП и другими заболеваниями с помощью верховой езды. Здесь нужна государственная помощь для работы специалистов и создания инфраструктуры.

– Школа, кстати, может поддерживать ферму в финансовом плане. Чем Вы кормите лошадей?

– На одну лошадь в год требуется две тонны сухого сена и две тонны колосовых – ячменя и овса, а также соль и лекарства (в основном, от клеща), нужен ветеринар, хотя бы приходящий. Но я не держу лошадей в конюшне, вынужден выпускать, они пасутся в сезон, когда есть трава. Когда рождаются жеребята, остаются на полтора месяца с кобылицами в конюшне, чтобы их не задрали волки, потом выпускаю. Содержать ферму нелегко и не дешево, корм приходится и покупать, и заготавливать. Лошади любят чистоту, а купать их зимой нет возможности. Насколько лошадь вынослива, настолько же она и хрупкая, сквозняки для нее убийственны.

– Они могли бы сниматься в кино за определенную плату…

– Да, в фильме Гри Мамиева о геноциде 1920 года есть мои лошади и, кстати, «актерам» действительно оплатили труд. В планах у меня – открыть при будущей школе еще и секцию стрельбы из лука, почему нет? Кстати, скифы достигали такого взаимопонимания со своими лошадьми, что им не было необходимости держать уздечку, а это было очень важно во время битвы, чтобы руки не были заняты, и можно было свободно держать оружие. Все прекрасные приемы, которые можно наблюдать на представлениях конного театра «Нарты», это элементы, применявшиеся нашими воинствующими предками в битвах тысячи лет назад.

Многие традиции считаются устаревшими, некоторые считают их пережитками прошлого, а некоторые выполняют их нарочито демонстративно, но часто это бывает бутафорское представление. Покупают для фынга три ребра в мясной лавке и неважно – правые это ребра, левые, коровы или быка, им важно формально соблюсти обычай. Не спорю, что в городских условиях строго следовать æгъдау нелегко, особенно, касательно жертвоприношения. Но, как бы пафосно это ни прозвучало, осетинские обычаи не просто бессмысленная догма, они имеют идеологическое значение, способствуют поднятию национального духа. Нам сейчас это необходимо.

 

Инга Кочиева, газета «Республика»

 

↑ Наверх