Осетинский обычай не велит баловать, опекать на людях или публично защищать своих детей. Если тебя обидели, прежде всего оглянись на себя, – так учили старшие, – ты виноват уже тем, что дал повод и возможность себя обидеть. Осетины – рефлексирующая нация, склонная объяснять судьбу собственными изъянами и наделять соседей полным набором идеальных качеств.
Это большое счастье – не искать виноватых на стороне, не культивировать мифов о прошлых обидах, не грезить о чужой собственности. Осетины – взрослая нация. Длинная и сложная история поневоле заставила повзрослеть, лишила иллюзий, научила рассчитывать на себя.
Расположенная в геополитическом центре Кавказа, по обеим сторонам Главного хребта, Осетия является лучшим опровержением мифа о горах как естественной границе. Этнокультурное единство территории, которую занимает современная Осетия, хорошо прослеживается с эпохи поздней бронзы и раннего железа (конец II и начало I тыс. до н. э.) – со времен кобанской археологической культуры и скифских походов в Азию.
Два столетия назад романтическую Европу удивили первые рассказы об Осетии – небольшом островке индоевропейского мира, затерявшемся в теснинах Кавказа. Кто были предки осетин? Чем объяснить неожиданную сохранность их древней культуры и речи, чуждой кавказским соседям, зато родственной санскриту и латыни, германским и славянским языкам. Поиск ответов на эти вопросы не занял много времени. Оказалось, что народ, с середины XVIII в. известный как «осетины» – последний осколок многочисленных древних племен, которые у Геродота, Страбона и Птолемея именуются скифами и сарматами. В средневековых хрониках Запада предки осетин упоминаются под именем «аланы», на Востоке их чаще называли «асами», «ясами», «осами».
В середине XVIII в., в эпоху возобновления русско-аланских отношений, после трехвекового перерыва и взамен забытого славянского имени аланов – «Ясы», – в русском языке закрепился грузинский вариант названия Алании – «Осети». Из русского языка слова «Осетия» и «осетины» попали и в другие европейские языки.
Сами же вновь нареченные «осетины» бережно сохранили и средневековые областные этнонимы «ир» и «дигор», и древнее эпическое самоназвание своего народа – его подлинное имя, которое и сегодня звучит так же, как и две тысячи лет назад: «аллон» – аланы.
Часть аланов, подхваченная вихрями Великого переселения народов, в IV-VI вв. рассеялась по Западной Европе – память о них сохраняется в личном имени Алан/Ален и географических названиях вроде Алано, Аленвиль, Алансон и др. – их особенно много в южной Франции и северной Италии.
На родине аланские цари владели высокогорным Центральным Кавказом и северокавказской равниной между бассейнами Кубани и Терека. Иностранцев поражало богатство Алании, возделанность ее полей, многочисленность жителей. Арабский географ ал-Масуди писал: «Когда утром запоют где-нибудь петухи, ответ им доносится из других частей царства ввиду чересполосицы и смежности селений». Первое знакомство аланов с христианством церковная история связывает с именем святого апостола Андрея Первозванного. Широкое распространение христианства относится к VII в., а в начале X в. православие стало государственной религией Алании.
Средневековое Аланское государство было разрушено в XIII-XIV вв. в кровопролитных войнах с монголами и Тимуром. Потеряв равнинные земли и большую часть горной территории, выжившие аланские группы сосредоточились на юго-восточной окраине разоренной страны – в труднодоступных каньонах и высокогорных долинах по обеим сторонам Главного хребта. Триста лет – с XV по XVII век – народ преодолевал последствия демографической катастрофы. Горная Алания того времени – свободная конфедерация самоуправляющихся земель-областей, которые принято именовать обществами, воспроизводя приблизительный смысл их аланского названия. Общество-«комбæстæ» – сложный социально-политический организм, сочетающий сословный строй и феодальное право с гражданскими институтами и республиканским самоуправлением.
Соседями Аланской конфедерации были на северо-западе балкарские, на северо-востоке – вайнахские горные общины. К северным пределам аланских ущелий продвинулись с Западного Кавказа кабардинцы – авангард адыгских племен, освоивших прежнюю аланскую равнину. Исторический южный сосед Алании – Грузия на рубеже XV-XVI вв. распалась на несколько царств и княжеств, находившихся в зависимость от Ирана и Турции. Аланские общества граничили на юге и юго-востоке с иранским владением Картли, на юго-западе – с подведомственной туркам Имерети.
Внешняя угроза с юга и севера была постоянной частью политической жизни конфедерации. Используя то военную силу, то влияние на аланскую знать, правители Картли и Имерети стремились подчинить южные, а князья Кабарды – северные общества. Естественно, те и другие надеялись со временем приобрести власть над всей страной. В обоих случаях экспансия поощрялась имперскими покровителями. В XVII – начале XVIII в. геополитический интерес к труднодоступному центру Кавказа ознаменовался и собственными военными предприятиями иранских и крымско-турецких захватчиков.
Когда к началу XVIII в. горная Алания-Осетия превратилась в перенаселенную страну, к внешней агрессии добавились острейшие проблемы экономического и социального кризиса. Горное малоземелье и хозяйственная бедность, сословная рознь и феодальные междоусобицы настоятельно требовали политического разрешения.
В первой половине XVIII в. резко обострились и внешнеполитические конфликты, изменилась их конфигурация: в борьбу за Кавказ вступила еще одна молодая империя – Российская.
Первостепенные цели, ясно сформулированные политической элитой того времени – возвращение на равнину, преодоление феодальной раздробленности и создание надежной системы обороны – были равно недостижимы вне государственных институтов. За три столетия безгосударственного существования Алания-Осетия исчерпала возможности социально-политического развития в формате конфедерации самоуправляющихся обществ.
Но аланскую государственность невозможно восстановить на территории горных ущелий. Аланское царство, как и все когда-либо существовавшие кавказские государства, опиралось на материальные ресурсы равнины, уже недоступные для горной Алании-Осетии. Главное достижение осетинской политической мысли и практической дипломатии XVIII в. как раз и заключается в том, что был найден остроумный и безошибочный выход из этого замкнутого круга: если у нас нет ресурсов для сепаратного восстановления государственности, то следует сделать своим уже существующее сильное государство.
В ситуации имперского соперничества за контроль над Центральным Кавказом не оставалось иной возможности отстоять жизненное пространство и обеспечить будущее страны. Выбор Аланской конфедерацией стратегического союзника и партнера происходил на фоне жесткой борьбы, в которой участвовали Иран (через вассальные восточногрузинские княжества), Турция (через западногрузинские земли и Крымское ханство) и Россия, стремившаяся закрепиться в обширном Черноморско-Каспийском регионе.
Понятно, что ответственность такого выбора заключался не только в эффективном восстановлении государственных форм самоорганизации – это лишь необходимый инструмент, – но прежде всего в определении оптимальных направлений хозяйственного, политического и культурного развития. Спокойный прагматизм – вот главная черта решения о присоединении Алании-Осетии к России, принятого на основе народного волеизъявления. В Осетии XVIII в. никто не идеализировал Россию и вряд ли кто-то обманывался по поводу целей, которые она преследовала на Кавказе. Не стоит, однако, путать историческую судьбу и политический выбор народа с видовыми свойствами империи и типологическими чертами самодержавия. Нужно признать: союзу с Россией не было ни политической, ни экономической, ни культурной альтернативы.
Во-первых, Россия на деле продемонстрировала полное признание осетинского суверенитета, только Россия предложила осетинам горизонтальную модель взаимных обязательств. Иран же и Турция были представлены на Кавказе вассальными (в том числе грузинскими) владениями, пытавшимися навязать Осетии подчиненный статус в многоступенчатой феодальной иерархии.
Во-вторых, именно партнерство с Россией позволило восстановить отлаженную еще в средневековье систему социально-политических и хозяйственных связей. Основной экономический потенциал средневековой аланской государственности был сосредоточен на плодородной предкавказской равнине. В новых условиях роль метрополии брал на себя российский центр, быстро расширявший господствующие позиции в Предкавказье.
В третьих, цивилизационная близость двух православных народов оказалась существенным фактором сближения. По соседству с Осетией в XVIII в. не было христианских стран. Не стоит обманываться на счет грузинских владений: не только персидский сюзерен картлийских царей и князей, но зачастую и сами они были мусульманами – крестьянское православие не имело политического значения. Культурная ценность русско-осетинского союза была незамедлительно доказана Осетинской духовной комиссией, переводившей на осетинский язык богослужебную литературу, а затем первой осетинской школой в Моздоке. Для сравнения: действия грузинских миссионеров во все времена были направлены на этноязыковую ассимиляцию и социальное подавление.
Осетинской стороне принадлежала инициатива переговоров о присоединении к империи. Осетинская программа неоднократно сформулирована в сохранившихся документах – внешняя безопасность, возвращение на равнину, беспошлинная торговля, доступность школьного образования.
В Петербурге быстро поняли, что не удастся обойтись без военных баз в центре Кавказа, без осетинских дорог и серебросвинцовых месторождений, – словом, без лояльности небольшого народа, оседлавшего стратегические перевалы. Установлению русско-осетинских отношений предшествовало изучение географического и политического положения Осетии, убедившее Коллегию иностранных дел в полной независимости страны, расположенной неподалеку от тогдашней российской границы. С 1749 г. Алания-Осетия была представлена в Петербурге посольством, полномочия которого тоже стали предметом многократной и тщательной экспертизы и подтверждены постановлением Сената.
Немаловажно отметить, что из трех полномочных послов – двое происходили из области Туалтæ, включавшей территории южной и центральной Осетии. По протоколу в состав посольства вошли также трое помощников-«служителей». Двое из них принадлежали к знатному осетинскому клану Æгъуызатæ, родовая территория которого расположена в пределах нынешнего Джавского района Республики Южная Осетия. Точно так же были организованы все представительства, выступавшие от имени Осетии.
Стоит обратить внимание на политический формат русско-осетинских отношений. Чтобы вести переговоры с отдельными феодальными владениями или обществами и принимать их присяги о российском подданстве, считался достаточным уровень губернатора или командующего крупным воинским соединением. Посольство, принятое на высшем уровне, и русско-осетинские переговоры в Петербурге – надежное свидетельство тому, что Алания-Осетия воспринималась на Кавказе и в России как единая страна с особым геополитическим статусом.
Итогом переговоров стал тесный политический союз. Собственно присоединение пришлось отложить, так как Белградский мирный договор 1739 г. с Турцией ограничивал свободу действий России на Кавказе. Присоединение состоялось в 1774 г., после победоносной войны и заключения Россией нового, Кючук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией, который снял препятствия для международно-правового оформления присоединения Осетии к России.
Так в середине XVIII в. состоялся выбор России в качестве национального государства аланского («осетинского») народа.
Вопрос о цене имперского выбора – чисто риторический. Политическая история России преподнесла осетинам немало неожиданностей. Избавившись от внешней грузино-персидской опасности, Осетия в XIX в. вновь столкнулась с ней внутри империи. Присоединение к России Картли-Кахетинского царства в 1801 г. и последующее «собирание грузинских земель», отвоеванных Россией у Ирана и Турции, возродило претензии грузинской знати на южные осетинские пределы[1]. Поменяв хозяина и очутившись внутри России, приунывшие было агрессоры перешли в новое наступление.
Что лежало в основе их претензий? Каков рецепт этого коктейля из исторических преданий, политической мифологии и экономического интереса? Он не слишком сложен.
После крушения Аланской державы князья ее южных окраин принимали покровительство картлийских правителей, получали обширные владения с грузинскими крестьянами и наследственную должность эриставов. Родственные связи и сословная солидарность с грузинской аристократией, вассальные отношения с царским домом Картли, участие в важнейших военных и политических событиях грузинской истории – все это создавало условия для этнокультурной ассимиляции бывших аланских князей. В свою очередь, и соседние грузинские владетели скупали имения захудавшего аланского дворянства. Нужно ли объяснять, что картлийско-персидская по вассальной принадлежности и грузинская по этнической идентичности княжеская аристократия осетино-грузинской контактной зоны оказалась к XVIII в. авангардом экспансионистской программы подчинения Осетии, не только южной – всей Осетии.
Для удобства изложения исторических сюжетов и правильного понимания географических особенностей горной Алании-Осетии XV-XVIII вв. обычно применяют условное разделение осетинских обществ на северные (граничащие с Предкавказской равниной), центральные (расположенные в высокогорье) и южные (имеющие выход на равнину Закавказья). Эта классификация не совпадает в границах, да и не имеет никакого отношения к Северной и Южной Осетии в современном – по происхождению чисто административном – смысле.
Не только южную, но центральную и даже северную Осетию, менее доступные для военного вторжения (лучший пример – неудачный поход шаха Аббаса I в начале XVII в.), картлийские вассалы персов «осваивали», раздавая дворянские грамоты, княжеские титулы, почетные пенсии и торговые льготы осетинской знати – впрочем, без особого разбора и без всякой ответственности. В XIX в. гордые обладатели грузинского «дворянства» попытались использовать свои документы, и на поверку оказалось, что это макулатура. Но еще в XVIII в. нищего и наивного горца из благородной фамилии пытались сделать «агентом влияния» за ничтожную ежегодную пенсию и ничего не значащий громкий титул.
Для полноты картины напомним: то же самое происходило и в противоположном направлении – из Кабарды. Князья северного соседа также представляли себя сюзеренами осетинского дворянства, привязывая его узами аталычества и дарений, покровительствуя бракам осетин с кабардинской элитой. В начале XVIII в. сформировался уже и слой их действительных осетинских вассалов – в большинстве из дигорской (западноосетинской) знати, основавшей равнинные селения в поместьях, полученных от кабардинских князей.
Избавлением от военной агрессии и ползучей опасности с юга и севера стал для Осетии стратегический союз с Российской империей. Собравшись с силами, возглавленная опытной и талантливой политической элитой, суровая горная страна стряхнула со своих подножий липкую тину чужеземных вожделений и угроз, шелуху мелких амбиций и меркантильных интересов знати. Случайно ли переговоры с российским правительством возглавил человек, досконально знавший грузинскую политическую конъюнктуру, воспитанник и казначей царя Картли? Подобно главе посольства Зурабу Магкати, и другой посол – Елисей Кесати принадлежал к семье, имевшей коллекцию бумажных грузинских привилегий. Батырмирза Цопанати – третий член осетинского посольства в Петербурге – происходил из аристократии северного Куртатинского общества, переживавшего в XVIII в. сложный период тесных связей и жесткого противостояния с кабардинцами. Сам состав посольства хорошо иллюстрирует твердость выбора, сделанного Осетией не в политической теории – на исторической практике, в эмпирической перспективе выживания.
Присоединение к России грузинских царств было оформлено как переход к российскому престолу наследственной власти и титулов их правителей. Тем самым император принимал на себя обязательства по объединению давно распавшейся на части Грузии и становился верховным сюзереном грузинской аристократии. Надо отдать должное русским царям – они выполнили феодальный долг, не считаясь даже с ущербом, наносимым своему государству. Надо понять грузинских князей – стремление владеть и властвовать, опираясь на силу своего ли, чужого государства, – характерная черта любой, в том числе и феодальной, олигархии. И если экспансия с севера была остановлена и навсегда пресечена российской властью (Кабарда не монархия, ее территория считалась завоеванной, а сословные права знати остались непризнанными), – то южные агрессоры, очутившись внутри России, обрели новые возможности.
Однако первые ответы, полученные грузинскими князьями по поводу притязаний в Осетии, были отрицательными. Специальное изучение правового положения обществ Южной и Центральной Осетии привело к подтверждению их независимости решением Сената. Провалился и проект культурной экспансии: срочно сконструированная осетинская азбука на грузинской графической основе, призванная вытеснить введенную еще в XVIII в. кириллицу, оказалась нежизнеспособной. Даже зависимые осетины- крестьяне из грузинских имений контактной зоны были освобождены крестьянской реформой 1864 г.
И грузинская экспансия поневоле сосредоточилась на административно-политическом направлении. Стремление российской власти построить на Кавказе оптимальную систему управления, не привязанную к этническим территориям, было использовано для объединения южных областей Осетии с соседними грузинскими землями. Так грузинские претенденты получили возможность пробраться к непосредственному управлению осетинами – от имени империи и в роли российских чиновников. Сословный статус, имущественный и образовательный ценз придворной картлийской знати, теперь окружавшей в Тифлисе российских наместников, был несопоставимо выше карьерных шансов жителей южной Осетии.
Как и все кавказские страны, вошедшие в состав России, Осетия подверглась территориально-административному благоустройству. Ее отличие от соседей – расположение на обоих склонах Главного хребта, в самом центре Кавказа, на перекрестке важных коммуникаций – геостратегическое отличие, во все времена провоцирующее специальное внимание мировых держав и попытки аннексии с севера и юга, на этот раз обернулось излишней дробностью административного деления. Впервые был создан прецедент раздела самоуправляющейся конфедерации между несколькими внешними центрами государственного управления.
Северные осетинские общества, исключая Дигорское, находились в управлении Владикавказского коменданта, а с 1845 г. во Владикавказском округе Кавказской линии.
Крупнейшее на севере Дигорское общество было отнесено к Центру Кавказской Линии, управлявшемуся из Нальчика.
Центральные и южные общества Осетии входили в состав Тифлисской губернии.
Юго-западные окраины Осетии попали в состав Кутаисской губернии.
Нетрудно видеть, что «наступление» продолжается не только с южного, грузинского фланга. И Кабарде в первой половине XIX в. еще достает влияния на власть и хватает вассальных осетинских связей, чтобы сохранять инерцию прежнего, с приходом России угасающего экспансионизма.
С упрочением позиций империи на Кавказе и по мере накопления специальных знаний и кавказского опыта совершенствовалось и административно-территориальное деление. В 1857 г. Дигория была переведена из управления Центра Кавказской линии во Владикавказский округ – к тому времени в необходимости такого шага ни у кого не оставалось сомнений. Куда сложнее была история перевода Туальского общества из Осетинского округа Горийского уезда Тифлисской губернии во Владикавказский округ Кавказской линии – в 40-е и 50-е гг. XIX в. между туальцами и грузинскими дворянами, одетыми в форму российских чиновников, произошло несколько вооруженных столкновений, прежде чем в 1858 г. возобладал здравый смысл высшего кавказского начальства. Территории Туальского общества (Нар, Зарамаг и др.), простирающиеся на север от хребта, долгие годы управлялись из Гори и Тифлиса, пока опасность их полного выхода из-под государственного контроля не заставила наместника принять радикальное решение, навсегда сделавшее этот район образцом миролюбия и лояльности. Между прочим, это еще и единственный исторический пример использования в пользу Осетии знаменитого политического мифа о Главном Кавказском хребте как естественной границе[2]. Остальные общества Центральной и Южной Осетии еще более полувека противостояли напору грузинского дворянства, намеренно путавшего полномочия чиновников российской империи с собственными имперскими амбициями.
Исторический смысл этого противостояния – в кардинальном несовпадении моделей, стратегий и мотиваций социального развития Осетии и соседней Грузии.
Внутренняя пружина грузинского политического проекта и одновременно источник неиссякаемой энергии, питающей притязания на сопредельные регионы, а то и целые страны – в естественных процессах преодоления феодальной раздробленности, освобождения от иноземной зависимости, восхождения на ступень централизации.
Но Грузия не смогла самостоятельно совершить такое преображение, – заботы по освобождению грузинских земель из иранской и турецкой зависимости, объединению их в пределах единого государства взяла на себя Россия. Собранная из осколков Грузия выросла не из собственных экономических возможностей, политического потенциала своей элиты или волеизъявления своего населения, – ее собирала и преобразовывала внешняя сила. Поэтому и само преображение оказалось внешним – до сих пор Грузия более всего походит на винную бочку: легко рассыпается, когда сняты железные обручи всегда чужой империи. Но обгоняя возраст грузинской политической зрелости, сторонние реформаторы не могли отменить реальной исторической жизни – рутинной экспансии латифундистов, местничества и сугубо феодального представления о государственной службе как кормлении. Так вели себя князья и дворяне всех стран, прошедших через централизацию, и везде им поначалу потакало государство – в интересах строительства бюрократического аппарата и бюджетных отношений. Пусть для России XIX в. эта самодержавно-боярская традиция кажется анахронизмом, зато соответствует социальной структуре и ожиданиям грузинского общества. Из многих примеров подобного подхода имперской власти к грузинским делам приведем лишь один – наивное совпадение административного деления с заявленными пределами феодальных иммунитетов. Именно заявленными на уровне амбиций, поскольку документы, если даже они имелись, государство принялось проверять много позже. Так, Джавский и Нарский участки Осетинского округа Горийского уезда – область притязаний князей Мачабели, а Хевский и Мтиулетский участки Горского округа – регион влияния князей Эристави-Арагвских. При этом в обоих случаях удвоение – неизбежное следствие того, что Джавский и Мтиулетский участки – это Закавказье, а Нарский и Хевский – Северный Кавказ. Главный хребет никого не смутил, просто зимняя заснеженность перевалов заставила назначить в каждом случае по два участковых центра. Самое трогательное: чтобы выдержать принцип «боярской заявки», пришлось делить Туальское общество, его основная часть стала Нарским участком, а Мамисонское ущелье передали в Кударо-Мамисонский участок Рачинского уезда Кутаисской губернии, поскольку на него нашлись другие претенденты. И не зная истории, достаточно взглянуть на карту или хоть раз побывать в туальском высокогорье, чтобы не усомниться в безумии авторов такого административного деления. Но нет, не безумные, – это сделали грузинские князья – где в роли российских чиновников, а где и в «тесной дружбе» с ними.
Между прочим, некоторые грузинские князья, претендуя на власть в Осетии, не скрывали осетинской генеалогии (она объявлена в российских родословных книгах), а иные даже владели языком своих предков. Должно быть, одержав административную победу и научившись использовать извечные слабости российского начальства, они надеялись на будущий полный успех. Впрочем, грузинским прожектерам не повезло – переработке поддается далеко не все, и никакая империя тут не поможет.
Осетию жила своей жизнью, испытывая чувства, так мало похожие на стяжательский восторг и аристократическую спесь соседей.
Самостоятельно выбрав российское государство, интенсивно осваивая Предкавказскую равнину и выстраивая новые экономические отношения с метрополией, осетины в середине XIX в. навсегда расстались с феодализмом. Крестьянское движение 1840-х – 1850-х гг. стало последним кризисом традиционной экономики. Главная черта крестьянской реформы в Осетии – последовательность, исключившая сохранение феодального землевладения и сословного строя. Стратегическое значение осетинской территории заставило законодателя действовать без оглядки, ориентируясь на интересы свободного крестьянского хозяйства. Быстро растущий Владикавказ получил в 1860 г. статус города и скоро превратился в региональный торгово-промышленный центр и неофициальную столицу Осетии. Для сравнения: половина населения Владикавказа в середине XIX в. – осетины, в Тифлисе грузин – едва пятая часть.
В последней трети XIX в. на глазах одного поколения капитализм кардинально изменил хозяйственную, а затем и социальную структуру осетинского общества. Осетинские отходники трудились на предприятиях Тифлиса и нефтяных промыслах Баку, в Калифорнии и на Аляске, в Японии и Китае. В самой Осетии – предпринимательский бум, всеобщий поиск месторождений цветных металлов, крупные инвестиции европейских компаний в добычу и переработку полиметаллических руд, в аграрном секторе нерентабельные отрасли вытеснены производством товарного зерна и шерсти. Выросли областные осетинские центры: на юге – Цхинвал, на западе – Христиановское.
Социальные и культурные сдвиги второй трети XIX в. стали началом эпохи Национального возрождения – активной модернизации, интенсивного строительства профессиональной культуры, призванной обеспечить процессы урбанизации и потребности нового, рыночного, аграрно-индустриального общества.
Искусственно прерванное на рубеже 1920-х – 1930-х гг., Осетинское Национальное возрождение, тем не менее, успело выполнить свое фундаментальное историческое предназначение, сформировав многочисленную интеллигенцию, выдвинув программу культурно-патриотической деятельности, отстояв право национальной культуры на суверенитет и свободное развитие.
Нетрудно оценить перспективы развивавшейся на этом фоне грузинской феодальной экспансии. Иными словами, ответ для задачи об осетино-грузинском несовпадении сформулировала сама жизнь. Народ, имеющий собственную национальную структуру, развитое самосознание и культурную идеологию, не может быть участником чуждых, тем более анахронических, политических проектов. Не может быть удобным предметом внешних манипуляций. Не может быть безответной жертвой чужой исторической мифологии и переразвитого аппетита.
Революционные катаклизмы начала XX в., разрушив империю, освободили путь национально-государственному строительству народов России. Собственный потенциал и естественные тенденции общественной жизни, прежде сдерживаемые жестким форматом самодержавия, теперь определяли направление политического развития кавказских соседей.
Грузинское национальное движение лишь на первый взгляд кажется неадекватным, когда, целиком игнорируя интересы и мнения осетин (и не только их), планирует самоопределение Грузии на всей территории Тифлисской и Кутаисской губерний. Как раз наоборот – позиция более чем адекватная и совершенно типичная для переживаемого Грузией этапа общественного развития. Самоопределение Грузии, избежавшей буржуазной модернизации и законсервировавшей пережитки крепостничества, неизбежно сохраняет политические очертания феодального проекта. Можно искать субъективные оправдания для грузинского освободительного движения. Возможно, оно было обмануто бедностью сельских районов южной Осетии, их внешней, соседской схожестью с аграрной, крестьянско-помещичьей Грузией. Возможно, не последнюю роль в таком самообмане сыграло сельское – дворянское и священское – происхождение большинства грузинских «демократических» революционеров до большевиков включительно. Возможно, темп революционных событий 1917-1918 гг. и озабоченность собственной судьбой помешали обратить внимание на параллельно происходившее осетинское самоопределение. Все это возможно, – только результат в точности соответствовал реалиям грузинской жизни.
Осетинское национальное движение так же ясно выразило состояние и подходы своего общества. Самая яркая черта этого портрета – антисепаратизм. И до революционных событий, и в ходе их политической целью оставалось самоуправление единой Осетии в рамках российского, то есть в понимании осетин – своего государства. Общее расстройство государственного аппарата и неспособность местных учреждений Временного правительства навести должный порядок, появление параллельных органов с властными претензиями – Советов рабочих и солдатских депутатов и, наконец, прямая военная угроза заставили Осетию всерьез приступить к национально-государственному строительству. Четыре съезда осетинского народа, состоявшиеся с апреля по ноябрь 1917 г., приняли принципиальные решения, которые никогда не были отменены и свято соблюдались даже в ходе гражданской войны. Три главных пункта: Осетия должна быть единой в территориально-политическом смысле, Осетия остается в составе Российского государства, основой культурного развития Осетии становится национальная система образования. Осетинские красные и осетинские белые спорили и воевали друг с другом по иным причинам, не подвергая сомнению фундаментальные принципы, определявшие будущее общей родины. Четвертый съезд, состоявшийся уже после петроградской Октябрьской революции, был вынужден избрать постоянный исполнительный орган – Осетинский Национальный совет и приступить к созданию вооруженных сил самообороны. Съезд сформулировал подчеркнуто оборонительную военную доктрину, запретив формирующимся осетинским частям отвечать на провокации и объявляя случайностью принадлежность преступников к братским кавказским народам.
Отсутствие радикализма, терпеливая готовность обсуждать интересы всех сторон, простодушное желание договориться о скорейшем восстановлении государственного порядка – эти признаки изобличают не только неопытность осетинской политики и консерватизм общественного мнения. Многое определялось поэтапным развертыванием революционных событий на Кавказе, сложной ситуацией борьбы разнонаправленных российских и соперничавших международных сил.
На протяжении года после начала революционных событий Закавказье оставалось частью России. Сменявшие или дублировавшие друг друга органы власти – Закавказский Комиссариат, Закавказский Сейм, Краевой Центр Советов рабочих и солдатских депутатов, национальные представительные собрания провозглашали единство с демократической Россией. Первый национальный съезд Грузии, собравшийся в ноябре 1917 г., заявил лишь о желании иметь внутреннее самоуправление и национальную администрацию, вести обучение, судопроизводство и канцелярскую переписку на грузинском языке – то есть повторил требования, уже обеспеченные Октябрьской революцией. Даже акт о независимости, принятый Закавказским Сеймом 22 февраля 1918 г., был только первым звонком, к тому же его плохо расслышали в Осетии – за шумной реакцией, которую вызвали более злободневные, как тогда казалось, установления: аграрный закон от 7 марта, утвердивший землевладельческие привилегии дворянства, и приказ о насильственном разоружении населения. Реакция осетин понятна: дворянские привилегии и крестьянское разоружение были знакомым эвфемизмом грузинской экспансии. Мартовское восстание 1918 г. в Южной Осетии было вполне стихийным, крестьянским, совершенно интернациональным – осетины и грузины вместе протестовали против политики властей, ненасытности помещиков и бесчинств местной администрации.
В отличие от осетин, тифлисские власти услышали в прозвучавшем звонке (закавказской независимости) призыв к решительным действиям. Чтобы удержать южные территории Осетии под своим контролем, с осетинскими единством и российской ориентацией решили покончить поскорее, и в Цхинвал была направлена военная экспедиция, которой командовали будущие грузинские «герои» 1920 г. – руководители осетинского геноцида Кониашвили и Джугели. Перст судьбы не случайность: и доктрина, и исполнители налицо – в этом убеждает развязанная двухнедельная война и удовольствие, с которым они «безжалостно расстреливали пленных, разрушали и сжигали деревни, чем вызвали к себе ненависть всего осетинского населения»[3]. Осетинское сопротивление осталось неорганизованным, для восставших крестьян все происшедшее слишком походило на события векового противостояния с администрацией. И лишь бомбардировки с германских аэропланов добавили экзотики к привычным впечатлениям. В Осетии по-прежнему мало кто верил в возможность отпадения Закавказья от России.
Коллизия осетино-грузинского несовпадения окончательно перешла в открытую и острую политическую фазу лишь во второй половине 1918 г. Избранный Первым национальным съездом Грузии руководящий орган – Национальный Совет 26 мая 1918 г. принял акт о независимости Грузии. Тифлисская и Кутаисская губернии вместе с осетинскими участками в одночасье были объявлены территорией Грузинской демократической республики. Правда, идеологи и лидеры нового государства, принадлежавшие в большинстве к социал-демократической партии меньшевиков, в публичных выступлениях уверяли, что самоопределение стало вынужденным шагом – дескать, что еще оставалось Грузии, которую Россия лишила своей защиты. Естественно, роль, с которой плохо справлялась охваченная гражданской войной Россия, была заранее ангажирована более состоятельным «защитником». Германии хватило нескольких дней на официальное признание независимой Грузинской республики и подписание договора с нею. Уже в начале июня в Грузию вошли германские войска.
Свойственные осетинам надежды на демократическое переустройство общего российского государства рассеялись. Проблема самоопределения и единства родины заняла центральное место в политической жизни Осетии, разом превратившись из внутрироссийской в международную. Через день после провозглашения независимой Грузии собрался Третий съезд делегатов Юго-Осетии.
Чтобы подчеркнуть отличие от «съездов осетинского народа», представлявших всю Осетию, полномочные народные собрания Южной Осетии назывались «съездами делегатов» (то есть делегатов общенародного съезда). Отсутствие административного единства, трудно преодолимое в бурном потоке революционных событий, привело к необходимости дублировать высшие представительные органы: на севере действовал Осетинский Национальный Совет, избранный Съездом осетинского народа (впервые – в ноябре 1917 г.), на юге – Южно-Осетинский Национальный Совет, избранный Съездом делегатов Юго-Осетии (с декабря 1917 г.). Координация осуществлялась Всеосетинским Объединенным Комитетом. Все эти органы, избираемые демократическим путем, были многопартийными – основные фракции, как правило, составляли меньшевики, эсеры, кадеты и большевики.
Третий съезд делегатов Юго-Осетии 28 мая 1918 г. отверг предложение новорожденного грузинского правительства признать его власть. Четвертый съезд, работавший с 15 по 17 июня 1918 г., также отклонил все уговоры признать на территории Осетии грузинскую юрисдикцию.
Ответом была интервенция: подразделения грузинской гвардии и германских войск вошли в Цхинвал. Под угрозой полномасштабной военной операции против мирного населения Пятый съезд делегатов 3 августа 1918 г. принял компромиссную резолюцию о временном и условном объединении с Грузией на принципах широкой территориальной автономии. В ближайшие же несколько недель из переписки с правительством Грузии выяснилось, что ни автономии, ни даже единого земства осетинам не видать. Зато были развернуты карательные операции по так называемому «разоружению» Осетии.
Насколько соглашательская линия Пятого съезда соответствовала чаяниям народа – хорошо видно из максимально объективного источника: воспоминаний В. Джугели, одного из организаторов осетинского геноцида. Командуя отрядом грузинской гвардии, напавшим 4 августа, на следующий же день после съезда, на селение Ахалгори (участковый центр юго-восточной Осетии), мемуарист записал: «Осетины относятся к нам с недоверием и враждебно. Не только мужчины, но и женщины-осетинки оказывали решительное сопротивление народогвардейцам. Одна крестьянка-осетинка при разоружении оказала такое сопротивление, решимость и настойчивость, что вряд ли она эти качества проявила бы в большей степени даже при спасении своего ребенка». И далее, 6 августа: «Досада берет, осетины упорно не сдают оружие. В деревнях остались женщины, дети, старики: вся вооруженная молодежь ушла в леса и горы»[4].
Тем временем победа на театре Первой мировой войны склонилась на сторону Антанты, и осенью 1918 г. начался вывод германских войск из Грузии, куда на смену немцам шли англичане. На Северном Кавказе под ударами союзной Антанте Добровольческой Армии А. Деникина доживала последние дни Терская советская республика, равнодушная (если не враждебная) к интересам Осетии.
Сезон марионеточного соглашательства под германским прицелом закончился. На Шестом съезде делегатов Юго-Осетии, созванном 4 декабря 1918 г., даже меньшевики не вспомнили о предложении признать Грузинскую демократическую республику. Избранный на съезде Национальный Совет был сформирован как многопартийное правительство. Разделенный на отраслевые секции, он принялся осуществлять функции реальной власти, включая решение вопросов бюджета и оплаты труда, устройство судебных органов, налаживание коммуникаций.
В начале 1919 г. Южно-Осетинский Национальный Совет совместно с Всеосетинским Объединенным Комитетом обратился к миссиям стран Антанты в Закавказье с Меморандумом народа Южной Осетии. Этот программный документ (ниже впервые публикуется его текст) имел выдающееся значение как окончательный и кардинальный ответ на вопрос о национально-государственном самоопределении осетинского народа. Меморандум направлен от имени Южной Осетии, поскольку проблема осетинского единства была связана с международно-правовым определением статуса закавказских территорий, вышедших из состава России. В преамбуле приведено необходимое историческое объяснение положения Южной Осетии и ее отношений с Грузией. В основной части Меморандума идет речь о будущем единой – во всех случаях и при всех обстоятельствах единой – Осетии: в контексте сложившейся международной ситуации, с учетом разных вариантов политического развития и соответствующих им моделей устройства Кавказа. Непоколебимый принцип национально-государственного единства Осетии и общекавказский масштаб обсуждения, полное отсутствие амбиций, претензий и счетов, достойное осознание реального места своей родины в международной политике и прагматическая готовность оплачивать возможные кредиты собственными скромными ресурсами – все это делает текст Меморандума еще и этапом в развитии осетинской политической мысли. Здесь все уже определено, подходы и принципы сформировались, политические проекты выражают органические интересы целостного гражданского и национально-культурного сообщества.
На севере опорой Южно-Осетинского Национального Совета выступало военное правительство осетинской автономии, созданной в 1919 г. в составе деникинской России. Стратегическим направлением совместной деятельности белогвардейского правительства Осетии (именно так, а вовсе не Северной Осетии) и многопартийного революционного руководства Южной Осетии было строительство перевальной дороги, которая, даже оставшись незавершенной, спасла тысячи жизней в следующем 1920 г.
Обращение осетин к Антанте, присутствие ее российского союзника на Северном Кавказе, поддержка южан владикавказским деникинским правительством Осетии – такой политический «букет» составился впервые и оказался слишком серьезной гарантией успешности и необратимости осетинского самоопределения, чтобы в Тифлисе сохранили самообладание. И в самом деле, нужны железные нервы, чтоб одновременно сменить и хозяев и соседей: немцев, навязавших советской России позорный Брестский мир, вытеснили победители-англичане, а безопасную Терскую советскую республику заместили грозные белые армии. Самое страшное: если немцы были врагами советов, то англичане – союзники белой гвардии. Тут не до тактики: силовой стиль отношений с осетинами был предрешен. Оставалось найти «демократический», подходящий для объяснений перед Европой, повод военного вмешательства. Поиски не были долгими. Южная Осетия, естественно, отказалась участвовать в выборах Учредительного собрания Грузии и Горийского земства. Взамен на май 1919 г. назначили собственные выборы в Национальный Совет. Специальными постановлениями ЦК партии меньшевиков и правительства Грузии было принято решение двинуть на Южную Осетию войска. Интересно, что отдельное оправдание понадобилось придумывать для грузинского населения Цхинвала и окрестных сел. Был распущен слух о готовящемся осетинском наступлении. Официальное обращение Национального Совета к правительству Грузии, разъяснительные заявления для грузинских сел с объяснением действительных позиций и планов, конечно, не могли остановить вторжения.
Грузинские регулярные части вошли в Цхинвал 12 мая 1919 г. Национальный Совет был разгромлен. Отныне все общественные мероприятия, включая музыкальные вечера и заседания педагогического совета гимназии, происходили с разрешения штаба грузинской «народной гвардии» и с участием представителя оккупационных властей. В сельской местности развернулась обычная операция по «разоружению», на деле означавшая произвол грузинской военщины, бесчинства и грабежи. Подконтрольные оккупантам съезды и избираемые на них марионеточные «национальные советы» не имели ни поддержки населения, ни властных полномочий.
Ответом было подпольное освободительное движение, партизанские базы в горах, перемещение на север преследуемых лидеров осетинского Сопротивления. В условиях оккупационного режима роль руководящего центра национального Сопротивления перешла к большевистской организации. Почему? Ответ очевиден. У большевиков был опыт подпольной борьбы, сеть сельских ячеек, партийная дисциплина. И самое главное: осетинские большевики оказались единственными полномочными представителями российского государства, и они же остались последовательными врагами правившего в Грузии меньшевизма. Наконец, большевики изначально выступали в Южной Осетии как общеосетинское политическое течение – в том числе на уровне персонального состава.
Уже первая большевистская организация, созданная в начале 1918 г. и переместившаяся в Южную Осетию из Тифлиса, объединяла северян и южан. И совсем не случайно она носила имя выдающегося народного героя – «Чермен»: исторический Чермен был северянин, и название подбирали с демонстративной ссылкой на действовавшую уже несколько месяцев северо-осетинскую партию (родственную и подконтрольную большевикам) с тем же названием – «Кермен» (дигорская диалектная форма имени героя-иронца только подчеркивала общенациональные цели). Первенец юго-осетинского большевизма «Чермен» возглавлял северянин Евгений Рамонов. Представителем Кавказского краевого комитета большевиков в Южной Осетии был любимец народа Знаур Айдаров – тоже выходец с севера.
Когда 12 июля 1919 г. на первой подпольной конференции был избран Юго-Осетинский окружной комитет, большевики уже не имели соперников в руководстве патриотическим движением. Члены окружкома – южане (Александр Абаев, Сергей Гаглоев, Александр Джатиев, Арон Плиев, Владимир Санакоев), но сам комитет – координационный штаб партизанского движения всей Осетии, опора для отрядов северных керменистов, которые отступили в горы после утверждения во Владикавказе белого правительства. Не было бы счастья, да несчастье помогло – большевики, отступившие в горы с юга и севера, быстро освоили контроль над ключевым узлом перевальных дорог и поневоле должны были взять на себя функцию объединителей. Подобно туальской элите эпохи присоединения к России, они выдвинулись на роли национальных лидеров.
Аналогия событиям XVIII в. бросается в глаза: вновь оказавшись в ситуации государственного самоопределения, Осетия повторила свой выбор, сделанный полтора столетия назад. Отличие в том, что сама Осетия изменилась, превратившись из конфедерации сословных обществ в современную нацию. Но это преображение, как оказалось, не меняет исторического механизма – он по-прежнему не зависит от персональных интересов и партийных доктрин, только теперь его действие происходит на качественно ином – национально-государственном уровне.
Воспроизведение в новых условиях единой формулы политического самоопределения, национального суверенитета и осетино-российского союза и составляет, насколько можно судить, вневременной смысл истории Осетии в революционную эпоху. Забегая вперед, нужно продолжить аналогию: новый распад империи в конце XX в. вновь воспроизвел ту же формулу, еще раз подтвердив как неизменность осетинского «исторического кода», так и жестокий выбор врагов Осетии.
С этим ничего нельзя поделать. Отменить историю? Структурировать иначе целый народ? Написать ему другую культуру? Все это неосуществимо, – единственной формой отмены исторических процессов является уничтожение общества, в котором они происходят. Есть лишь один способ отменить Южную Осетию – ее уничтожить. И один способ разрушить осетинское единство – истребить осетинский народ.
Следует оценить таланты грузинских политиков 1919-1920 гг. Подобно некоторым своим современникам в других странах, они надежно и скоро усвоили, что геноцид – их единственный шанс. Формула «нет человека (или народа) – нет проблемы» в первой половине XX в. была достаточно популярным политическим рецептом.
Осенью 1919 г. Южная Осетия вновь оказалась в эпицентре масштабной военно-политической интриги. Чтобы поддержать наступление Красной Армии на российский Юг, занятый Деникиным, Кавказский крайком большевиков[5] принял авантюрное решение о восстании в Грузии и Южной Осетии, не столько рассчитывая на победу, сколько желая воодушевить красноармейцев и посеять панику среди деникинцев, опасавшихся потерять пути отхода в Закавказье. Южной Осетии с ее теперь уже организованным Сопротивлением в этих планах отводилась особая роль. Энтузиазм, с которым осетинское подполье откликалось на подобные проекты, понятен – это надежда получить союзника в самой Грузии и расширить фронт противостояния с тифлисским режимом. Театральное легкомыслие большевистского центра объяснимо – назначая восстание на вторую годовщину Октябрьской революции (24-25 октября) и с треском провалив штаб, раскрытый английской контрразведкой, отменяя вооруженное выступление в Грузии и не сообщив об этом в Осетию, Кавказский крайком работал в своем амплуа. Из двенадцати его членов восемь были грузинские революционеры, озабоченные проблемами своей родины и занятые борьбой с вечными противниками – меньшевиками. Известна и российская ось, по которой Кремль спускал на Кавказ руководящие указания: нарком по делам национальностей Джугашвили-Сталин – чрезвычайный комиссар Юга России Орджоникидзе. Тут, конечно, было не до осетин, которые где-то там восстали.
Узнав о предательстве, осетинские повстанцы свернули начавшееся было восстание. Перенесенные крайкомом на ноябрь, антиправительственные выступления состоялись и в некоторых районах Грузии, но осетинам это не помогло – в декабре в Южную Осетию была направлена специальная карательная экспедиция. Окружному комитету хватило ума не отвечать на прямой вызов. «Борьба и даже полное уничтожение прибывших сил меньшевиков не представляло для нас ничего непосильного – объясняли осетины в Меморандуме, адресованном Центральному Комитету большевистской партии. – Серьезнее обстоял вопрос о борьбе с резервами их <…> Нам стали известны планы меньшевиков. Они явились спровоцировать нас и вызвать сепаратно на бой, где вполне основательно рассчитывали в конечном результате на победу и даже полное поголовное истребление ненавистной Южной Осетии, как это уже проделали со многими татарскими селами в Ахалцихском уезде»[6]. От геноцида тогда спасло решение не вступать в бой, спрятать имеющееся оружие и переправить на север руководителей Сопротивления, выдачи которых требовали оккупанты.
Отсрочка была недолгой. Читая документы и сопоставляя факты, невозможно избавиться от впечатления согласованной провокативности действий грузинских меньшевиков и кавказского руководства российских большевиков в отношении Южной Осетии.
Когда весной 1920 г. Красная Армия захватила Северный Кавказ, Грузия попыталась военной силой закрыть перевалы и отрезать Южную Осетию от России. Ответом были народные волнения, осетины арестовали комиссара правительства и милицию Рукского района, прилегающего к перевалам, ведущим на север.
И тут, не дожидаясь даже окончательной победы над деникинской армией, Кавказский крайком создает Юго-Осетинский революционный комитет. Этот первый в Закавказье ревком будто наперегонки провозглашает советскую власть в неподконтрольных грузинским войскам ущельях Южной Осетии. Из юго-осетинских повстанцев, находящихся на севере, и выходцев с юга, поступиших на службу в Красную Армию, во Владикавказе срочно формируется Южно-Осетинская бригада. Никто не скрывает, что она будет использована для «предстоящей революционной борьбы с меньшевиками». И никто не задает вопроса: почему борьба с грузинскими меньшевиками возлагается на осетин? Может быть, ответ в списочном составе товарищей, принимающих решения? Это все те же Кавказский крайком, Орджоникидзе, Сталин. Интересно, что советская власть в Рукском районе была объявлена 6 мая на заседании Юго-Осетинского ревкома – после доклада представителей Кавказского крайкома Моцонелидзе и Девдориани, которые приехали с соответствующим приказом. В большевистской Москве тем временем идут переговоры с проклятыми меньшевиками, и покинутая англичанами Грузия 7 мая 1920 г. заключает мирный договор с Советской Россией.
Понять и оценить события грузинского вторжения и геноцида осетин в 1920 г. возможно лишь в масштабах международной борьбы за Кавказ и, прежде всего, в контексте большевистской программы возвращения империи в Закавказье. После договора с меньшевиками и ревком, и объявленная советская власть, и революционная бригада приобретают глубокий смысл, разом превратившись в экспозицию тщательно продуманного плана. Капкан захлопнулся: меньшевики ждут только случая, чтобы стереть Южную Осетию с лица земли, а осетины уйдут или погибнут, защищая свою родину – первые обломают зубы, с ними будет легче справиться; вторые освободят территорию, мало ли народов погибло в мировой истории.
Южная Осетия, объявляющая себя в составе Советской России, теперь не получит от нее прямой помощи – это было бы нарушением договора с Грузией. А мечущаяся Грузия, погрязшая в конфликтах с соседями, лишенная союзных штыков, вынужденная договариваться с противником, будет легкой добычей. Оставшееся наедине со своими амбициями, грузинское правительство станет жертвой комплекса безнаказанности – неизбежная судьба слабых и униженных негодяев.
Теоретически возможность избежать трагической развязки сохранялась до середины мая. После подписания Россией договора законопослушные (как всегда, когда речь идет о своем, не чужом государстве) осетины остановили восстание и заняли оборону в оговоренной договором нейтральной зоне на перевалах. Только могли ли это вытерпеть в Тифлисе? Грузинские войска 15 мая 1920 г. перешли в наступление, вновь попытавшись закрыть перевальные дороги. В ноте российского наркома иностранных дел Г. Чичерина, направленной в Тифлис 17 мая, содержится требование отозвать грузинские войска из Осетии и изложено мнение Москвы: «считаем, что Осетия должна иметь у себя ту власть, которую она хочет. Вмешательство Грузии в дела Осетии было бы ничем не оправдываемым вмешательством в чужие внутренние дела». Грузинский министр отвечал, что «в пределах Грузии нет Южной Осетии, а находящиеся в Грузии осетинские селения расположены в Горийском уезде Тифлисской губернии», что «во всем этом районе функционирует грузинская администрация в виде местных демократических органов власти» и что «нам кажется непонятным и основанным на недоразумении Ваше выступление в защиту советской власти, якобы существующей в одной из провинций Грузии»[7]. Осетинская инициатива начать переговоры и российское предложение посредничества также были отвергнуты. Новое наступление грузинских войск, открывшееся 25 мая, и приказ расстреливать семьи и сжигать жилища повстанцев, состоящих на службе в Южно-Осетинской бригаде, лишили осетинское Сопротивление мирного выбора. Солдаты дислоцированной во Владикавказе бригады, которая по понятным причинам не могла быть направлена на юг, бросились на защиту близких, самовольно оставляя службу.
Повстанческие отряды заняли Цхинвал 7 июня 1920 г. На следующий день народный митинг провозгласил советскую власть и заявил о присоединении Южной Осетии к Советской России.
Поспешно заключив мир с Азербайджаном, Грузия пополнила действующие в Южной Осетии вооруженные силы воинскими частями, которые освободились на азербайджанском фронте. Генеральное наступление на Осетию, по традиции возглавленное командиром народной гвардии Джугели и армейским командующим Кониашвили, началось 12 июня.
Самое время задать вопрос: когда осетины поняли и поняли ли вообще, что их вновь предали? Надо полагать, повторение грузинской схемы 1919 г. заставило руководителей Сопротивления очень скоро, не позднее первой декады июня 1920 г., осознать, что Осетию вновь использовали в чужой политической игре и бросили на произвол судьбы. Документальное подтверждение такого понимания имеет более позднюю дату. Неделя тотального наступления грузинских войск, массовых убийств и пожаров прошла в ожидании обещанной помощи, прежде чем Юго-Осетинский окружком телеграфировал в Москву о предательстве. О том, что крайком, подтвердивший 6 мая свой мартовский приказ о провозглашении советской власти, обещал поддержать Осетию восстанием в Грузии. О том, что на деле вместо организации восстания крайком запретил всем грузинским районам выступать в поддержку осетин. О том, что «краевики, прибывшие из Тифлиса» и засевшие во Владикавказе, препятствуют помощи, которая должна была придти с севера. Телеграмма подана только 18 июня – возможно, потому, что пришлось еще добираться до телеграфа, неподконтрольного Кавказскому крайкому большевиков.
Проект уничтожения осетинского юга, не удавшийся в 1919 г., теперь, наконец, сработал. Южная Осетия, взятая в кольцо и предательски отрезанная даже от родного севера, была отдана на заклание.
Воинская операция сопровождалась кампанией в грузинской прессе. Осетины изображались потомственными разбойниками, живущими за счет ограбления Грузии. Публиковались рассуждения о том, что от осетин нет никакой пользы, только огромные расходы – все, что дала им революция, приобретено де за счет Грузии и т. д. и т. п. Газета «Эртоба», меньшевистский официоз, призывала «не щадить этих изменников, ядовитых змей с их детенышами, которые должны быть уничтожены. Этого требует благоденствие грузинского народа» (20 июня 1920 г.). Обсуждая право наций на самоопределение, та же газета цинично советовала осетинам самоопределяться в Северной Осетии (15 июня 1920 г.). Справедливости ради вспомним, что осетины не были ни единственным объектом таких обвинений и угроз, ни исключительным предметом подобных рассуждений. Хорошо известно, что правительство независимой Грузии для упрочения национальной государственности считало необходимым выселить русских, армян, осетин и др. Как вспоминал депутат Закавказского Сейма Г. Гаглоев, «правительство Жордания преследовало сперва русских, потом армян, турок, абхазов и кончило полным разгромом Южной Осетии»[8].
Особое место, которое Осетия занимала в болезненном сознании грузинской элиты, обостренно переживающей свои национальные комплексы, объединяло осетин с некоторыми другими народами – стоит обратить внимание на этот многоговорящий список, приведенный активным участником событий революционной эпохи: «Главарями большевизма в Грузии меньшевики называли то осетин, то армян, а то и евреев. Им всюду мерещились одни лишь осетины, евреи да армяне, хотя им прекрасно было известно, что это движение в Грузии, главным образом, вдохновляют грузины»[9].
Отсутствие этнического или религиозного напряжения между осетинскими и грузинскими крестьянами лишило правительство возможности инсценировать «варфоломеевскую ночь». Хорошо известные в Грузии особенности осетинской истории и географии исключали легкое военное решение. Словом, геноцид осетин не мог быть ни единовременным актом, ни рутинной конвейерной работой. Осетинское ополчение обороняло каждое селение, прикрывая отход в горы мирных жителей. Женщины, дети и старики, нагруженные нехитрым скарбом, двигались к перевалам – все знали, что грузинская армия пришла уничтожить Южную Осетию.
Чтобы очистить от осетинского населения закавказскую Осетию, Грузия применила в 1920 г. несколько методик. Самую эффективную и наименее затратную можно назвать «тактикой выжженной земли» – ее использовали в горной зоне, традиционно противостоявшей экспансии, и в основных центрах крестьянского движения, служивших опорой осетинского Сопротивления на равнине. Здесь войска стремились истребить всех жителей от мала до велика и сжигали селения.
Вторая методика, тоже не требующая особых расходов, сводилась к «тактике устрашения»: избирательное истребление активных участников Сопротивления было рассчитано на то, что их родственники и односельчане обратятся в бегство. Предполагалось, видимо, что такой подход, превращавший осетин во врагов и изгоев, сработает в районах со смешанным населением. Первый вариант – массовое истребление – не мог безболезненно использоваться на глазах соседей-грузин. Потребовалась бы мотивировка и проведение процедур правового характера – ведь Грузия позиционировала себя как демократическое государство. Наибольший резонанс имела показательная казнь захваченных в плен повстанцев, проведенная в Цхинвале 20 июня 1920 г. – решением военно-полевого суда были расстреляны тринадцать руководителей и участников крестьянского движения. Но осетины почему-то не разбежались, подтвердив опасения правительства, заранее создавшего переселенческую комиссию.
Третья методика – «этническая чистка» – была самой затратной и бюрократической. Она состояла в депортации осетин из оккупированной Осетии и применялась в мирных населенных пунктах, не участвовавших в Сопротивлении и даже не поддавшихся на вооруженные провокации. Наградой изгнанным из родных селений осетинам должна была служить сохраненная жизнь. Главной целью оставалось изгнание осетин на Северный Кавказ, но для сохранения лица правительственная комиссия предлагала им переселение в отдаленные районы Восточной Грузии, заведомо не подходящие жителям гор и предгорий по природно-климатическим условиям. На места, «освобожденные» от осетин, в плановом порядке перемещали грузинское население.
Была и четвертая методика – «лицемерно-вероломное миролюбие», применяемое для расправы над той частью осетинского населения, которая под ударами карательных войск покинула родные селения, но не сумела уйти на север. Чтобы вернуть этих людей, вынужденных скрываться в горах и лесах, на подконтрольную оккупантам территорию, сам Рамишвили, министр внутренних дел Грузии, приехал в Южную Осетию и обратился к осетинам с призывом вернуться к мирному труду и восстановлению жилищ. Серьезных результатов это не дало, так как первые же группы легковерных были расстреляны засадными отрядами или подверглись депортации. Поэтому ответом большинства невозвращенцев стала организация партизанских отрядов и оборона «лесных республик». Вернувшийся в Тифлис министр радостно сообщил в интервью газете «Слово» (3 августа 1920 г.): «Повстанцы Джавского ущелья покинули Грузию и перебрались в Северную Осетию. Остатки их в спешном порядке продолжают эвакуацию. Освобожденные участки занимаются переселенцами из Рачинского, Душетского и даже Озургетского уездов».
Описывать здесь практические действия палачей и впечатления современников нет нужды. С частью этих описаний читатель познакомится, листая небольшое собрание документов и материалов, представленное в этой книжке. Оно состоит из разных по жанру текстов, удобных для чтения и подобранных таким образом, чтобы, не пугая просвещенную публику натурализмом и политизацией, все же создать достаточно полную картину событий.
Точный учет жертв геноцида 1920 г. оказался затруднен по целому ряду причин. Беженцы были рассеяны по разным населенным пунктам Северной Осетии, значительная часть их никогда больше не вернулась на юг, поселившись на специально выделенных землях под Владикавказом или в самом городе. Учет погибших начался только через полгода, после возвращения в Южную Осетию повстанческих отрядов. Заявления об истребленных семьях могли подать родственники или соседи, но только в случае, если сами остались живы. Возвращение уцелевших жителей в целиком сожженные селения затянулось. Не поддавалось учету число лиц, умерших в последующие годы от полученных в 1920 г. ран и увечий. Официальные данные по некоторым видам насильственных действий могли опираться лишь на формальные заявления, которых пострадавшие обычно не делали. Важным фактором, повлиявшим на статистику геноцида, было включение Юго-Осетинской автономной области в состав Грузинской ССР.
В официальных изданиях 1920-х – 1930-х гг. названы близкие, но разные цифры. В дополнение к публикуемой ниже статистике приведем еще один вариант из весьма ответственного издания: «Убитых и погибших при отступлении было 4775 человек, избитых до смерти – 499 чел., несколько человек было заживо сожжено. Количество изнасилованных женщин не поддается учету. Посевов погибло – зерна из урожая 1919 г. на сумму – 167.707 рублей. Гибель скота – свыше 80 %»[10].
Численность изгнанных, называемая разными источниками, колеблется от 20 до 50 тысяч человек. Последняя цифра, по-видимому, имеет в виду все согнанное с насиженных мест население. Беженцев-южан, учтенных на территории Северной Осетии, оказалось более 25 тысяч человек[11].
Когда весной 1921 г. в Грузии победили большевики, поддержанные вторжением Красной Армии, а из Южной Осетии под ударами повстанческой бригады бежали остатки оккупационной администрации и приданных ей войсковых частей, возвращающимся беженцам казалось, что их родина наконец свободна от чужеземной агрессии, от попыток разделения, от опасности геноцида.
Но нет, все повторилось по прежнему сценарию: административное разделение, вновь политика экспансии и денационализации, затем распад советской империи, провозглашение независимой Грузии и новый геноцид осетин – ведь нет других способов завоевать Осетию.
Конспиративная выучка стала изменять грузинским большевикам тотчас же, как только выяснилось, что уничтожение Южной Осетии затягивается. Уже в начале сентября 1920 г. член того самого Кавказского крайкома Думбадзе, пользуясь правами председателя мандатной комиссии на съезде народов Востока, пытался представить осетин членами грузинской делегации, открыто заявляя, что нет никакой Южной Осетии. Среди опубликованных ниже материалов читатель не найдет корреспонденций из главного официального издания, выходившего во Владикавказе в 1920 г. – газеты «Коммунист», органа Терского областного ревкома. Эта газета, верставшаяся среди толп бесприютных беженцев, под стоны и плач – Владикавказ был тогда совсем небольшим городом – так и не поместила ни строчки об осетинской трагедии. Председателем облревкома был Квиркелия, чрезвычайным комиссаром Юга России – Орджоникидзе.
Советская Грузия оказалась достойной наследницей княжеской олигархии и меньшевистской национал-демократии. Грузинские коммунисты заново прошли все этапы решения «осетинского вопроса», высокомерно считая неудачи предшественников делом случая или признаком бездарности.
В середине 1920-х гг. была сделана попытка захватить всю Осетию, используя усилия осетин создать единую автономию. Осетинские ходатайства о единстве были окончательно отвергнуты в 1926 г., но и грузинский план полного подчинения не удался – Осетия осталась разделенной на две автономные области: Юго-Осетинскую, созданную в 1922 г. и помещенную в состав Грузинской ССР, и Северо-Осетинскую, образованную в 1924 г. после распада Горской АССР, в которой Северная Осетия находилась с 1921 г.
Пришлось ждать еще два десятилетия, прежде чем появилась возможность нового захвата. Когда в 1944 г. была упразднена Чечено-Ингушская АССР, на место ее депортированных жителей насильно выбросили осетин из горных районов Южной и Северной Осетии, а заодно и осетинское население Казбегского района Грузии. При этом юго-восточная часть Северной Осетии, «освобожденная» от осетин, была присоединена к зачищенному Казбегскому району – тем самым в составе Грузинской ССР оказалась почти половина северокавказских горных территорий исторической Осетии. Особая тема – преступления, связанные с выполнением плана мобилизации за счет призыва в действующую армию несовершеннолетних осетин.
Параллельно территориальным захватам развивалась и культурная экспансия. В 1938 г. для Южной Осетии создана отдельная письменность на грузинской графической основе – так впервые удалось осуществить культурное разделение народа. В 1944 г. были закрыты осетинские школы, в 1951 г. переведено на грузинский язык делопроизводство.
Политика экономической дискриминации проводилась по отработанной формуле: сворачивание существующей промышленности и отказ от строительства новых предприятий, волюнтаристское завышение плановых заданий в сельском хозяйстве – для максимального истощения природных ресурсов, разорения и изгнания сельских жителей.
Советская власть оказалась намного удобнее в использовании, чем императорская – такие откровенные, массовые, проводимые государством формы национального угнетения были невозможны в царской России. Форсированное наступление грузинских коммунистов приостановилось лишь в период «оттепели», после ухода из Кремля главных покровителей провинциального империализма. В 1950-е гг. ценой самопожертвования послевоенного поколения интеллигенции, подвергшегося жестокой расправе, Осетии удалось восстановить единую письменность и вернуть осетинский язык в школу.
В 1960-е – 1980-е гг. экспансия не могла быть слишком прямолинейной, для нее использовали демографические каналы: миграционная политика была направлена на выдавливание осетин из Южной Осетии на север или перемещение в районы Грузии, где организованное социальное давление вынуждало их принимать грузинское написание фамилий и менять запись в графе «национальность». Чтобы ускорить этнокультурную ассимиляцию, Южную Осетию превратили в аграрно-сырьевой придаток соседних грузинских районов. Она занимала последние места в СССР по динамике хозяйственного развития, числу рабочих мест и уровню социальной инфраструктуры. При общем более чем двукратном росте численности народа осетинское население Южной Осетии за советский период заметно сократилось. Казалось, цель скоро будет достигнута – к концу советской эпохи в автономии проживало 66 тысяч осетин – всего лишь десятая часть нации – да и те должны были, по грузинскому плану, разъехаться в поисках лучшей доли.
Тихая экспансия провалилась вместе с политической системой, разделившей нации союзного государства по сортам и потворствовавшей превращению целых народов в биологический материал.
Разрушение Советского Союза вновь лишило грузинскую бочку имперских обручей. На пороге третьего тысячелетия Осетию ожидал новый круг испытаний. Провозгласив независимость и отыскав новых хозяев, Грузия неизбежно вернулась к форсированным методам незавершенной экспансии. К прямому уничтожению Южной Осетии. К войне и геноциду.
В 1990 г. Южная Осетия была вынуждена самоопределиться для спасения жизни своих граждан. Основываясь на принципах международного права и действовавшем законодательстве СССР, сессия Областного Совета с участием народных депутатов всех уровней 20 сентября 1990 г. преобразовала автономную область в Юго-Осетинскую Советскую Демократическую Республику в составе СССР. В декабре 1991 г. перестал существовать Советский Союз. В условиях отмены Конституции СССР, действовавшей и на территории Южной Осетии, Верховный Совет республики 21 декабря 1991 г. принял Декларацию о независимости Республики Южная Осетия. Пришлось выдержать два десятилетия войны, бедствий и грузинского государственного терроризма, прежде чем 26 августа 2008 г. Республика Южная Осетия была признана Российской Федерацией и стала, наконец, полноценным субъектом международного права.
В 1989-1992 г. Грузия осуществила военное вторжение и второе издание геноцида. В общее число жертв вошло более 2 000 человек убитых, более 3 500 человек раненых, более 120 человек пропавших без вести. Число сожженных селений – 117. Сумма нанесенного материального ущерба составляет более 516 млрд. руб. в ценах 2005 г. На территории Северной Осетии и Российской Федерации зарегистрировано свыше 20 000 беженцев из Южной Осетии и свыше 100 000 беженцев-осетин из Грузии, где происходила этническая чистка и массовая расправа над осетинами.
В августе 2004 г. Грузия развязала новую войну, бросив на Южную Осетию регулярные части с тяжелой техникой, артиллерией, военно-транспортной авиацией.
В августе 2008 г. вооруженные силы Грузии развернули в Южной Осетии полномасштабную армейскую операцию по уничтожению осетинского населения. В третий раз за девяносто лет, прошедших с 1918 г. – даты первого провозглашения своей независимости – Грузия приступила к геноциду осетин.
Третий виток геноцида отличается от предшествующих только одним, но принципиально важным обстоятельством. На этот раз за спиной заинтересованных и жаждущих крови исполнителей стоят крупные международные силы. Грузия была заранее вооружена, специально обучена и получила санкцию на вторжение.
Наивно рассчитывать на скорое завершение экспансионистских планов. Хозяева живы. Вооруженные провокации продолжаются.
Хотя разрушенный ракетно-артиллерийскими ударами Цхинвал – свою столицу – осетины отстояли сами, и Россия на этот раз не ограничилась декларациями и не опоздала, все-таки пока неизвестно, сколько еще раз Осетии суждено вынести эту казнь.
Зато точно известно: иного результата не будет. Нацию, самостоятельно ответившую на главные вопросы своей жизни, можно или признать, или уничтожить.
Есть расхожее оправдание: история ничему не учит. Не учит – это правда, но не оправдание. Не учит – зато дает возможность учиться. Главная цель этой книжки – преодолеть молчание.
То, что в Осетии никогда не было и сегодня нет антигрузинских настроений – хорошо документированный факт и легко наблюдаемая реальность. В ответ на откровенное истребление южных осетин в 1918-1920 гг. вся Осетия стыдливо молчала семьдесят лет. Удивительно, своей выдержкой и достоинством осетины гордятся куда меньше, чем тем, что на владикавказской улице, носящей имя Акакия Церетели, в здании, на котором установлена мемориальная доска в память Михаила Кипиани, работает грузинская школа. Тем, что Владикавказ – зимняя база Казбегского района Грузии, из которого вытеснены осетины. Тем, что осетинские добровольцы во избежание провокаций патрулировали грузинские слободки Владикавказа, пока на юге грузинские отряды сжигали осетинские села, а грузинская артиллерия бомбардировала Цхинвал. Тем, что в ответ на новый геноцид Южная Осетия сберегла грузинские анклавы, тут же ставшие – в благодарность, наверное, – базой для тбилисских ястребов…
Может быть, осетины не знают, что в политике – как в математике или кулинарии – действуют свои законы и по определению отсутствует моральный критерий? Знают, конечно. Они делают все это не в надежде на оценку, они просто не умеют по-другому.
Осетинское общество организовано на гражданских, а не этнических началах, в Осетии не принято оценивать человека по его религиозной, национальной, вообще групповой принадлежности – зато учитываются личные качества и полезная деятельность. Но гражданский, индивидуальный, личностный принцип диктует свои жесткие законы. Суровый рыцарский идеал народной культуры требует готовности к испытаниям и самопожертвованию, исключает жалобы, жестко осуждает вербальные проявления слабости. Стенания – даже по поводу войны и геноцида, – в Осетии не могут тиражироваться вне поминальной обрядности. Типовой осетинский ответ любым репрессиям и геноциду – не сдаваться, стоять до последнего. И молчать, потому что рассуждения об опасности провоцируют чувство самосохранения. Как этот народ умудрился выжить – историческая загадка. Может быть, сокрытие слабости – тоже сила?
Жаль, нет времени ждать, пока человечество научиться отвечать на такие вопросы. Не осетинская сдержанность и миролюбие, а осетинское молчание после событий 1920 г. способствовало новым виткам геноцида.
Вывод простой: сохраняя и миролюбие, и сдержанность, от молчания необходимо отказаться во что бы то ни стало. Прощать истребление собственного народа – тоже преступление, потому что оно провоцирует рецидив. Мы будем говорить о геноциде и добиваться его международного признания. Пять тысяч уничтоженных и двадцать пять тысяч изгнанных в одном только 1920 г. – это половина населения Южной Осетии. Если прибавить к этому число расстрелянных, замученных в лагерях в 1920-е и 1930-е гг., число выброшенных на Северный Кавказ в 1940-е, число намеренно рассеянных по Грузии и другим республикам СССР в 1950-е и 1960-е – цифры получаются страшные. Пережившая события XIX и XX столетий и все еще существующая южная ветвь осетинского народа – настоящее чудо, пример сверхчеловеческой жизнестойкости, подвиг исторического и культурного самоутверждения.
Может быть, кому-то кажется, что Осетия невелика, что с нею можно совладать числом или умением, суммой или силой?
Не нужно обманываться. Родина не бывает маленькой. Мы и впредь будем ее защищать.
Руслан Бзаров, «Геноцид осетин: 1920 год», Медиа-центр «Ир»
↑ Наверх
