Администрация Президента
Республики Южная Осетия

Слово тарха́н М. Фасмером, c cсылкой на Радлова и др. этимологов, дано в значениях: 1) «сословие, свободное от налогообложения», 2) «скупщик льна, конопли, щетины, кож (в деревнях)». Из тур., чагат. tаrχаn «привилегированное сословие», др.-тюрк. tarkan «сан», уйг. tаrχаn. Титул тюрк. имел широкое распространение (IV, .25).

По В.И. Абаеву, термин тæрхон имеет значения «суждение»; «обсуждение»; «решение»; «судебное решение»; «суд» (процесс); производные: тæрхон кæнын «judicare»; тæрхæттæ кæнын «судить-рядить», «рассуждать»; тæрхонгæнæг, тæрхоны лæг «судья», «judex»; тæрхондон «суд» (учреждение) (т.3, 275–277). Желающих ознакомиться более подробно отсылаем к «Осетинско-русскому словарю» Т.А. Гуриева, Э.Т. Гутиевой (IV, 43 и сл., 2020).

В.И. Абаев считает, что осетинское тæрхон производно от арийского *tṛkāna-, *tarkāna- и щедро иллюстрирует: др.инд. tarkaṇa- ‘суждение’, ‘предположение’, ‘догадка’ от глагола tark-, tarkayati ‘иметь суждение’, ‘делать предположение’, ‘размышлять’, ‘думать’, ‘делать заключение’, pati-tark- ‘допрашивать на суде’, vi-tark ‘размышлять’, ‘выяснять’.

По мнению выдающегося ученого, «значения ‘судья’ и ‘переводчик’ представляются одинаково древними. Связующим семантическим звеном является значение ‘толкователь’, ‘интерпретатор’: толкователь обычного права или закона → ‘судья’, толкователь чужой речи или текста → ‘переводчик’. Скиф. *tarxān ‘судья’, ‘переводчик’ продвинулось в своей семантике в сторону более общего значения: ‘лицо, принадлежащее к группе или категории свободных от налогов и повинностей’, вообще ‘привилегированное лицо’, ‘господин’ и т.п. В этом значении оно вошло в тюркские языки: тюрк. tarxan свидетельствуется с VII в. как апеллятив ‘человек, свободный от налогов и повинностей’ и как собственное имя, напр., у хазар Тархан имя некоторых правителей; у Махмуда Кашгарского (1074 г.) tarchan ‘эмир’, ‘князь’ <…>. Из тюркских идет перс. tarxān, курд. tärxan, афг.tarxān, арм. tarxan, груз. tarxani, монг. darxan (на тюркской и мoнгольской почве не этимологизируется), русск. тархан; вошло и в ряд других языков. К примеру, венг. tarchan ‘olim judex’ по значению примыкает к осетинскому. Отложился социальный термин и в топонимии: др.русск. Тьмутаракань = тюрк. taman-tarxan; русск. Астрахань < Ас-тархан ‘резиденция асского (аланского) начальника’; ср. «Тархан асов занимал видное положение в Хазарском государстве и участвовал в войнах хазар с арабами» (И. Артамонов, 357).

Объяснение этимологии слова из тюркского, монгольского и китайского несостоятельно. По мнению В.И. Абаева, речь можно вести только о заимствовании из северно-иранского. Относительно заимствования из тюркского языка в осетинский, придётся исключить, потому что значение ‘суд’, основное в современном осетинском языке, никак не выводится из значения ‘человек, свободный от налогов’.

На иранской почве следует отметить ещё сак. ttarkana-, согд. *tarxan pγ’trx’n <…> ,*Tarxūn (trγwn) – имя царя, правившего в начале VIII в. н.э. <…>. Допускаются и возможные случайные созвучия. Замечено использование данной лексемы в личных именах, имеющее давнюю традицию (фракийский, согдийский, хазарский и др.); ещё фамильные имена – груз. Тархнишвили, русск. Тарханов…

Для древнетюркской праформы А. Шапошников допускает иное толкование. Туранские вост.-иранские диалекты находились в тесном соприкосновении с неиранскими языками, следствием чего можно считать наличие языковых изоглосс, соединяющих иранские языки с тюркскими, а также присутствие лексических заимствований древнеосетинского облика и происхождения в тюркских языках.

Чёнг Дж. не согласен ни с В.И. Абаевым, ни с А.Шапошниковым. Он считает, что осет. тæрхон «суждение»; «обсуждение»; «решение»; «судебное решение»; «суд» и др. производно не из арийского *tṛkāna-, *tarkāna-, а от тюрк. tarχāna- «высокопоставленный судейский чиновник». Обоснование: значение поздних санскритских форм является вторичным, индоевропейские связи арийского *tṛkāna- и т.д., приводимые В.И. Абаевым, весьма сомнительны, потому «нет возможности показать, что тæрхон является индоиранским по своему происхождению» (2008, с. 325). И здесь же заключает, что «точный источник происхождения tarχān не ясен». Правда, Дж. Чёнг теоретически допускает, что tarχān вошел в осетинский язык через «скифский», но сомневается: «поскольку значение ‘судья, приговор’ может быть производным от персидского или тюркского значений, и едва ли наоборот, постольку мы, скорее всего, имеем дело с недавним заимствованием» (326).

Приведем еще одно мнение. А. Агнаев, вслед за В. Абаевым, считает свидетельством древности осетинского слова тархан наличие в арийском *tṛkāna- (тркана), *tarkāna- (таркана). В языке саков встречалcя в форме: ттаркана, в согдийском языке – тархан, а в VIII веке н.э. имя согдийского царя было Тархун (тргъун). О древности термина тæрхон свидетельствуют и нартовские сказания, в которых он часто встречается.

Как же шло развитие значений термина тæрхон ‘суд’?

Большая часть исследователей видит в сообщении Геродота о том, что скифы собирались на совет (Геродот, IV, 102, 120, 121, 133) в связи с наступлением Дария – подтверждение этой точке зрения, равно как и в эпизоде осуждения вероотступничества царя Скила (IV, 79–80). По другой точке зрения, эти свидетельства Геродота носят слишком общую и неконкретную форму, и судить на их основании о существовании народного собрания неправомерно (Хазанов, 236). Некоторые исследователи считают, что власть скифского царя была наследственной и обожествлялась, однако она ограничивалась так называемыми союзным советом и народным собранием. В мирное время административные и судебные функции осуществляли в Скифии старейшины – низшее звено скифской аристократии (Лукиан).

История не сохранила сведений о законодательной и судебной власти у аланских царей. При полном отсутствии письменных источников вряд ли можно установить формы их законодательной деятельности. Под сомнение ставится вопрос и о том, издавали ли вообще аланские цари письменные законодательные акты в виде указов, грамот и т.д. (В. Маргиев). Но, думается, отсутствие письменных источников – памятников права, не может служить основанием отрицания законодательной власти аланских царей. Вполне закономерно, что при существовании аланского государства должно было наличествовать и право в виде законов и правовых обычаев, ибо государство и право возникают одновременно и связаны настолько, что не могут существовать друг без друга. Известно, что в Алании военная аристократия наступала на позиции родоплеменной знати, для которой было характерно сочетание военных и судебных функций. Нас заинтересовали приведенные Ф.Х. Гутновым источники относительно появления «второго царя» в Алании, который сочетал обязанности «верховного судьи и полководца». Считается, что с Х века эти функции вменялись архонту асов (В.А. Кузнецов) наряду с эксусиократором Алании («Церемонии византийского двора» Константина Багрянородного). В исторической литературе упоминается «Народное собрание» как коллегиальный орган в Алании, что оно как институт родового строя действовал и после создания государства в Алании с разрешением вопросов семейных и обычного права. В аланском обществе существовало право собственности, оно делилось на три вида земельной – царский домен (В.А. Кузнецов), феодальная (В.Б. Ковалевская) и общинная собственность, кроме этого, на семейную, дворовую и родовую собственность. В связи с тем, что наличествовали мелкокрестьянское хозяйство, слабо развитые товарно-денежные, а также родовые отношения, в раннефеодальной Алании не получили значительного развития договорные отношения, хотя отмечают, что аланскому праву известны такие виды договоров, как купля-продажа, мена, поклажа, залог, заем, ссуда, дарение. К примеру, уголовное право Алании, источниками которого в основном были обычаи, как и другие отрасли права, носило на себе отпечаток патриархального общества: в первозданном виде сохранился институт кровной мести; дальнейшее развитие получил институт выкупов.

Исследователями выделяется ряд особенностей уголовного права алан, большая часть из которых продержалась достаточно долго. Среди них – институт кровной мести, преобладание интереса частного потерпевшего лица; наказания, не носившие характера государственной кары; отсутствие должного внимания субъективной стороне преступления, а также преступлению, совершенному в состоянии аффекта; слабое развитие института соучастия; непринятие отягчающих и смягчающих вину обстоятельств; произвольный характер наказания, внимание лишь к возмещению нанесенного вреда (В. Маргиев).

В XIII веке Алания оказалась феодально-раздробленной. В связи с татаро-монгольским нашествием часть алан уходит на запад в Европу, другая оказывается под их игом и поступает на службу к ним. Но большая часть алан уходит в горы. В XIII – XIV вв. в Алании появляется новая форма общественно-политического устройства – общество, которое просуществовало до Октябрьской революции.

Возникшая форма общественно-территориального устройства аланских обществ представляла собой синтез родовых и феодальных укладов (А.Х. Магометов). Исключительное место в общественно-территориальном устройстве аланских обществ занимали сельская община, сохранившаяся до конца XIX века. Она была вызвана необходимостью совместной обороны и коллективных усилий в борьбе с природой, что принуждало алан (осетин) жить большими группами, а также появляются союзы сельских обществ (наприм., Мамисонский, Нарский и Дагомский союзы в Алагирском ущелье). Это были мощные политические единицы, игравшие важную роль в общественной жизни и с которыми считались не только феодалы, но, как показало время, и царская администрация, причем не только в Осетии, но и на Северном Кавказе. Каждая аланская (осетинская) община являлась отдельной корпорацией со всеми правами «верховной власти» и «суверенитета» (В. Маргиев), не признавали до первой половины XIX века над собой никакой другой власти; отношения между общинами и союзами общин зиждились на началах равенства, исключались элементы власти и подчинения; возникавшие между ними проблемы решались путем переговоров.

Сельская община в Северной Осетии имела свою систему управления, которая представляла собой совокупность представительных, исполнительных и судебных органов, в ней главенствовало собрание сельской общины – «всемогущий ныхас», по определению В. Пфафа. Правосудие в осетинских обществах до середины XIX века осуществлялось ныхасами – в сельских общинах, союзах общин под названием «общеущельские ныхасы», а также обычноправовыми судами, имеющими, как мы уже отметили, древние истоки. О компетенции ныхаса: в более раннее время входило рассмотрение военных вопросов, позже – всех проблем, общих и частных, возникавших в жизни общинников (А.Х.Магометов, Е. Кобахидзе, Н. Касаева). Традиционный осетинский суд считался посредническим, что отвечало характеру территориально-общинного устройства осетин (А.Х.Магометов). В качестве судей, согласно осетинским обычаям, избирали наиболее авторитетных лиц из родовых старейшин или же из числа родовых общинников, знатоков обычного права, зарекомендовавших себя своей честностью и правдивостью, не моложе 60 лет. Посредники выбирались на каждый конкретный случай.

Известно, что посреднические общинные суды существовали на протяжении веков: они обладали жизненностью в условиях патриархального строя, были действенны, их решения и по уголовным, и по гражданским делам – окончательны и безапелляционны. Общинные суды фактически были третейскими судами, выбирались спорящими сторонами в каждом отдельном случае количеством от трёх до десяти, но в большинстве из пяти-семи человек. Выбору судей всегда предшествовали выборы посредников (от одного до пяти человек от каждой стороны) для ведения переговоров об условиях судебного разбирательства, но потерпевшая сторона, по обычаю, имела право выбрать на одного судью больше. Окончательный выбор суда посредников состоялся только после достижения соглашения между спорящими сторонами. Заметим, что стороны имели право отвода избранных судей. Отмечается, что судьями избирались по несколько раз, со временем и постоянно, лица, прекрасно знающие обычное право и зарекомендовавшие себя порядочностью, неподкупностью, честностью. Эти же лица приглашались и в другие села для участия в разбирательствах очень важных дел, к примеру, касающихся кровной мести. Известно, что их разбирательство происходило у святилищ (Е.Баракова). К примеру, известный Дагомский суд, который заседал на небольшой площадке у святилища «Мадизан». Этот суд обслуживал целые ущелья представителями нескольких селений. В принципе подобные суды, как Дагомский, Нузальский, Нарский и др., фактически действовали как верховные суды.

Во второй половине XIX века народные (горские) суды как постоянно действующие судебные органы уже создаются царской администрацией, и эти судебные органы осуществляют правосудие на основании особых административных распоряжений высших должностных лиц региона.